Я хочу позвонить. Номер твой телефона

Вот уж несколько раз набираю опять.

Мне бы только сказать два единственных слова.

А стою и не знаю, с чего начинать.

Мне бы только сказать: «Без тебя одиноко,

И тревожно до слез провожать журавлей».

Ну, а ты говоришь: «Почернела дорога,

И последний овес убирают с полей…»

Мне б услышать в ответ: «Не грусти, дорогая,

Я готов на край света пойти за тобой…»

Ну, а ты говоришь, что погода сырая,

Потому что на улице дождь проливной.

… Только мне не звони про седые метели:

Я же с детства совсем ненавижу зиму.

Знаешь, наши вчера журавли улетели,

А без них я тебя все равно не пойму…

Анне Максимовне Ковалёвой,

 жительнице д. Татарск,

у которой фашисты зверски убили

 троих маленьких детей.

Я не забуду никогда:

Шёл грозный сорок первый.

Тревожно выли провода,

Как порванные нервы.

Плыла июльская жара

Под звук немецкой речи.

Сопела в страхе детвора,

Забившись в угол печи.

«Schneler! Schneler!- слышалось опять,-

Давай живее, крошка!»

И обезумевшая мать

Застыла у окошка

Последний свет в её лице,

Казалось, потухает.

И видит Анна: на крыльце

Два пьяных полицая…

Ворвался в хату полицай,

Высокий ростом. Тучен:

«Детишек, Анна, собирай-

Крестись приказ получен!»

И из-под сросшихся бровей

Он усмехнулся хмуро:

- Ну, шевелись давай скорей!

Ты что! Оглохла, дурра?»

Прижала младшего к груди.

Чтоб старший не заметил.

-А где же шапочку найти?

…Большой поднялся ветер

-Куда нас. Мамочка?- Молчи!

Не бойся. Мой хороший.-

Шепнула: «Ну, слезай с печи,

Поторопись. Алёша…»

…А полицай полуживой…

…Чужой пиджак в полоску…

Построил всех и под конвой

Повёл грузить в повозку…

А дальше все, как страшный миг,

А, может, снится это:

Толкнули маленьких троих

Туда, в овраг, за гетто…

Вокруг измученный народ,

Вой, крики, стоны, свалка…

А Анну сапогом в живот:

-Куда ты прешь, нахалка?

…Потом опять пальба была…

И вспоминать не будем,

Как мать детей пережила…

Снимите шапки, люди…

И, горем сгорбленная, мать,

Склонилась низко-низко,

Чтобы всю жизнь, детей качать,

Что спят у обелиска.

…Отбушевала та беда

Под страшный вой орудий.

…Пред этой женщиной всегда

Снимите шапки, люди!

Возвращайся, сынок!

Бойцам Смоленского ОМОНа.

Сыну Александру Белоусову

Посвящаю. 13 августа 1998г.

Я не вынесу груза,

Не поможет и врач.

Где же ты, моя муза?

Со мной разом поплачь,

Вот легла на помине,

На дворе поздний час.

Расскажи мне о сыне,

Где он, что с ним сейчас?

Мне все ночи не спится:

Вижу море огня.

Загорелые лица

Пули метят в меня.

БТРы, снаряды

Стаей черных ворон.

Появляется рядом

Наш Смоленский ОМОН,

Вижу: рота вся наша…

Ярко звёзды горят.

Я кричу: «Сынок! Саша!

Стой! Не надо стрелять!

Не стреляйте! Не надо!

Хоть и праведный бой.

Возвращайтесь. Ребята, Непременно домой!

Ждут вас милые хаты,

Тихий шелест берёз.

На полях все ребята,

Начался сенокос.

Также ровною стружкой

Голубеет река.

Все девчонки подружки

Соберутся в ДК.

Черкани пару строчек,

У вас, наверно, отбой?

…Будь здоров, мой сыночек,

Возвращайся живой!..

***

Вчера я встретилась с отцом,

Как будто он сошёл с портрета.

В крови запекшейся лицо,

В шинель солдатскую одетый.

- Как долог был и труден путь,-

Шептали выцвевшие губы.

К нему я падаю на грудь

И всё шепчу: «Родной мой, любый»…

И автомат прижат к груди,

И взгляд решительный и строгий,

-Отец. Скорее проходи, садись за стол.

Устал с дороги.

Я назвала его отцом,

А он лет на десять моложе…

Но до чего мы с ним лицом,

Как две воды похожи.

-Ты знаешь: был жестокий бой,

Коварный. Страшный и горячий.

Прости, но я не мог иначе.

За детство трудное прости,

Что довелось пахать и сеять.

Я должен снова в бой идти,

Чтоб новой тень войны развеять.

Ещё на свете есть враги,

Что затевают снова войны.

Ты пуще глаза береги

Внучат, чтоб были нас достойны!

Им предстоит держать ответ

За мир и счастье на планете.

Поверь, родная, смерти нет,

Когда отцов достойны дети!

***

Милая осень! Пора золотая!

Птиц улетающих кружится стая,

Никнет осока до самой земли,

В небе высоко кричат журавли.

Слышится в крике, душой разгадаю,

Грусть и тоска по родимому краю.

Зябнет с мороза младая осина.

Бела береза одела лосины.

Как ей к лицу золотистый наряд!

Скромна, как девушка, щеки горят.

С вечера с северным ветром гуляет,

Листья, как перья, на землю роняет.

Шепчут, прощаясь, какие-то речи,

Нежно лаская и губы, и плечи.

… Дух замирает, как будто в кино:

Всюду ковры, кружева и панно.

Что же ты стала печальна сегодня,

Милая, славная речка Городня?

Или пугают седые морозы?

Снятся ли в желтых кувшинках стрекозы?

Что же, склонившись в вечерней тиши,

Шепчут украдкой тебе камыши?

… Бойким  мальчишкой лоза озорная

В хмелевых веках стоит, как хмельная,

Берег усыпал осиновый лист.

Воздух холоден, прозрачен и чист.

… Красное солнце за гору садится.

Месяц, как в зеркало, в воду глядится.

Тихо былинка от ветра дрожит.

Змейкой тропинка куда-то бежит.

… Тропы… Тропинки… О! Как же вас много!

Выведите Русь на большую дорогу!

… Все умирает вокруг, сиротеет.

Рожь лишь природе назло зеленеет.

… Были бы люди накормлены хлебом…

Сердце сливается с сумрачным небом.

Стелется тонкая нить паутины –

Вот они, милые сердцу картины!