Подразделение партизан бесшумно подошло к населенному пункту и окружило здание, занятое немцами. Старший отдал приказ: «Убрать часового!» Два партизана по-пластунски поползли к фашисту. Впереди маячили контуры здания. Вскоре появился и силует часового. Держась руками за автомат, свисавший на его груди, он медленно прохаживался и время от времени останавливался, внимательно прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг. Где-то в стороне затявкал пес.

Партизаны ни на минуту не спускали глаз с солдата. Продвинувшись к кустарнику, они залегли совсем близко от часового и приготовились к броску. Фашистский солдат, появившийся на проторенной дорожке, остановился и стал прислушиваться. В чужой стране, на растревоженной им земле ему было страшно. Он сделал шаг, другой и оказался в руках партизан. Некоторое время фашист сопротивлялся, боролся. Но было поздно… Несколько минут спустя в окна здания одна за другой полетели гранаты. Звякнули стекла, раздались взрывы. Обезумевшие солдаты, выскакивали в нижнем белье и пытались отстреливаться. Яркое зарево пожара разлилось по небу. Завязался бой. Через некоторое время по цепи партизан полетела команда: «Отойти в условное место!»

Во время боя двух партизан ранило. Некоторое время они лежали без движения, потом пытались отползти вслед за своими товарищами, но силы их иссякли. К рассвету немцы забрали раненых. Фашистский офицер вел допрос. Он интересовался, сколько партизан участвовало в бою, где находится отряд. Кто командует. Тяжелораненый партизан, поддерживаемый двумя фашистскими солдатами, отвечал неопределенно и не раскрывал тайны. Офицер свирепо кричал:

- Красная собака! На что ты надеешься? Не ответишь – пощады не жди!

- Я своих не выдаю, - гордо ответил ему раненый и от бессилия повис на руках немецких солдат.

Офицер плюнул со злобы и приказал расстрелять партизана. Фашистские солдаты подхватили его и выволокли из помещения. Офицер нервничал, заметался возле стола, потом закурил и приступил к допросу второго. Это был тот парень, который интересовался, какой доктор приезжает в отряд.

- Из какого отряда? – сурово спросил его фашист.

- Из коммунистического полка, - ответил партизан.

- Интересно. А сколько же партизан в вашем полку?

- Не знаю.

- Врешь, - побагровел офицер. – Не будешь отвечать, - разделишь участь товарища.

- Я ничего не знаю, - испуганно повторил боец. – Количество партизан то увеличиваетсяя, то уменьшается, и, сколько человек в полку, сказать не могу.

- А где располагается ваш лагерь?

- В лесу.

- Я знаю, что в лесу, но в каком?

- Мы часто меняем свое место, постоянного лагеря у нас нет.

- Кто у вас командир?

- Лукашов Иван Тихонович.

- Кто он такой, Лукашов? – переспросил офицер.

- Лукашов – коммунист, ему лет двадцать шесть, раньше был начальником полиции.

- Начальник полиции и командир отряда! Ты мелешь чушь, мерзавец. Говори правду, а не то я сейчас же сотру тебя в порошок.

- Я говорю правду, - принялся оправдываться парень.

- Запишите и передайте в комендатуру на проверку, - обратился офицер к секретарю, фиксировавшему допрос.

- Имеет ли военное образование ваш командир?

- Да, он окончил военную школу, был политруком в армии, а теперь командует полком.

- Не полком, а шайкой разбойников, - скривился офицер.

Партизан молчал.

- Где же вы лечите раненых? – продолжал допытываться офицер.

- Нигде.

- Как это нигде? Кое-кто ведь должен был лечить тебя, если бы ты не оказался в плену?

- Я не знаю, кто бы меня лечил.

- Опять не знаешь? Врешь скотина!

- Однажды я видел, как раненому делал перевязку доктор, - дрожащим голосом произнес партизан.

- Доктор? Какой?

- Доктор Зорак из Досугова.

- Доктор Зорак из Досугова? – удивился офицер. Надо сообщить в комендатуру, пусть разберутся… А теперь – снова обратился он к партизану, - скажи мне вот что: какое вооружение в отряде? Откуда вы его получаете?

- Не знаю.

- Значит, и то ты не знаешь, и другое, а я знаю, ты говоришь неправду, - негодующе произнес офицер, и намеревался было ударить партизана. Но в это время в помещение вошел крайне встревоженный фельдфебель и доложил, что в бою потеряно двадцать три солдата.

- Свинья! – возмутился офицер и, словно ошпаренный, заметался по комнате, а потом громко приказал: - Увести, эту красную сволочь и расстрелять.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Анна Михайловна Семионенкова снимала с изгороди белье, сложила его аккуратно стопкой, но в дом не внесла: отдыхал Никифор Феодосиевич. Она тихо присела на крыльце и, как бы желая оградить покой доктора, посмотрела по сторонам. Так она просидела несколько минут и не заметила, как в огороде совсем недалеко от нее, появилась женщина. Заслышав шаги, Анна Михайловна поднялась и встретилась взглядом с Марфой Мартыновной Пасман. Та была встревожена и смертельно бледна. Русые, под скобку подстриженные волосы растрепались. «Опять, наверное, что-нибудь случилось», - подумала хозяйка, глядя на учительницу.

- Анна Михайловна, доктор дома? – спросила Пасман.

- Да, но он плохо себя чувствует.

- Он срочно мне нужен, - пояснила Марфа Мартыновна.

- Господи, он же устал…

- Да срочное дело, нельзя терять ни минуты.

- Ох, эти дела! – вздохнула Анна Михайловна и сошла с крыльца.

- Что здесь за шум? – послышался голос доктора из распахнувшегося окна.

Мартыновна вошла в дом.

- Что с вами? Вы чем-то встревожены?

- Во время последнего боя убит один партизан и двое раненых попали в плен, - сообщила Пасман. Фашисты допросили их и расстреляли. Один из раненых смалодушничал и выболтал ваше имя.

Никифор Феодосиевич подошел к окну и еще шире распахнул его, посмотрел вдаль, а потом проговорил:

- Какой хороший воздух!

- Да что же вы о воздухе-то! Протокол допроса уже передан в полицию. Надо что-то делать. Мне кажется, вам срочно нужно перейти на нелегальное положение.

- Забраться в погреб? Скрыться в лесу?

- Надо уйти в партизанский отряд, - предложила Пасман.

- Это с одной ногой-то в отряд! Никифор Феодосиевич нахмурился. Нет, Марфа Мартыновна, надо придумать что-то другое.

Когда Пасман ушла, он долго размышлял, затем решил навестить Майер.

Немка встретила его в прихожей.

- Как чувствуете себя, Мария Францевна? – спросил Никифор Феодосиевич.

- Спасибо, доктор за внимание, чувствую себя неплохо.

- Ну, вот и прекрасно, - отозвался Никифор Феодосиевич. – А я хотел с вами посоветоваться, но только как друг, доверительно.

- Пожалуйста, я к вашим услугам. На меня можете положиться, как на каменную стену, - ответила Майер, приглашая доктора в комнату.

- Видите ли, как-то на днях возвращался от больного из соседнего села.

- Ну и что ж? – переспросила Майер.

- На дороге мне встретилась группа вооруженных людей. Они остановили меня, назвались полицейскими, расспросили, кто я такой, и, узнав, что я доктор, заставили сделать операцию одному раненому.

- И все?

- Да, и все, - подтвердил доктор.

- А я думала, вы расскажите что-нибудь действительно интересное.

- Понимаете Мария Францевна, и все же меня мучает сомнение.

- Почему?

- Уж не партизаны ли это были?

- Ах, вот что! Партизаны! Выходит, что вы лечили партизан?

- Я не знаю, кто они были. Подвернулись под руку, вот и все. Поэтому-то я с вами и советуюсь, причем доверительно, как с лучшим своим другом.

Майер усмехнулась:

- О, да, да! Не волнуйтесь. Я все понимаю и эту тайну сохраню.

Когда доктор ушел, Майер, сияя от радости, сразу же начала действовать. Она написала военному коменданту донесение о том, что доктор Зорак помогает партизанам.

Через несколько дней Зорак был вызван в Монастырщину. Туда же прибыла и Майер. Она сразу же направилась к военному коменданту майору Берману, а Никифор Феодосиевич решил предварительно зайти к бургомистру.

Обрюзгший, с сухим морщинистым лицом и отвисшей нижнею губою, бургомистр Савельев был не в духе. Склонившись над столом, он нехотя перелистывал бумаги и откладывал их в сторону. Но вот взяв очередной документ, он внимательно стал его рассматривать и, дважды прочитав, резко выругался:

- Вот стерва! Ну, постой же, старая ведьма, я до тебя доберусь! – Потом он еще раз прочитал бумагу и растерянно повторил: - Да, но как она попала в управление? Не понимаю?

Он встал, прошелся возле стола, а затем нажал кнопку звонка. В кабинет вошел его помощник.

- А ну-ка, посмотри, - предложил ему Савельев. – Что это за грамота и откуда она появилась?

Помощник повертел бумагу в руках, потом прочитал и деловито доложил:

- Трофим Семенович, бумага эта важная. Она пришла из партизанского отряда.

- Как это пришла! – возмутился Савельев. – Можно подумать, что у нас с этими бандитами установлена курьезная связь!

- Никак нет, Трофим Семенович, связь пока не установлена.

- А тогда зачем же ты порешь несусветную чушь? – упрекнул его бургомистр.

- Я вполне серьезно говорю вам, Трофим Семенович, это донесение нашего агента. Оно пришло вместе с пояснительной запиской.

- А ну-ка давай пояснительную! – потребовал Савельев.

- Она у вас в папке, - указал помощник.

Савельев порылся в бумагах, отыскал там небольшой листок и принялся читать вслух:

«Направляю вам, господин Савельев, кое-какие документы о недостойном поведении бургомистра волости Майер и о предательстве ее мужа Крючкова. В своем доме Майер дважды принимала партизан, и поэтому они ее не трогают и даже охраняют. Готовлю вам новое важное донесение, одновременно прилагаю заявление Крючкова о зачислении его в партизанский отряд. Верный вам слуга «Подснежник».

- Достаньте-ка дело Крючкова, - попросил Савельев.

Сутулый и неуклюжий помощник вышел и вернулся обратно с тоненькой папкой. Савельев перелистал бумаги, сопоставил почерк.

- Действительно почерк Крючкова. Вот это новость! Странно! А кто же это такой Подснежник? – задумчиво произнес он. – На всякий случай надо проверить.

- Могу быть свободным? – спросил помощник

- Идите. Да, вот что, - напомнил он, - сегодня в комендатуру вызван доктор Зорак. Доставьте его сначала ко мне.

- А он уже здесь, в управлении, - ответил помощник.

- Пусть зайдет, - потребовал бургомистр.

Никифор Феодосиевич вошел в кабинет и, здороваясь, протянул Савельеву руку, но тот руки не дал и уставился на доктора холодным, злым взглядом.

- Итак, доктор, ваши дворянские дела, кажется, проясняются.

Никифор Феодосиевич промолчал.

- Надеюсь, вы понимаете, о чем я говор?

- Никак нет, господин Савельев. Я даже не представляю, что вы имеете в виду.

- Вот как! – с удивлением произнес Савельев – А не лучше ли вам рассказать, как все это было?

- О чем вы, Трофим Семенович?

- О вашей связи с партизанами и о том, как вы их лечили.

- Так вот что! – воскликнул доктор и, немного помявшись, сказал: - возможно, я действительно допустил ошибку. Но ведь это получилось так неожиданно?

И Никифор Феодосиевич рассказал то же самое, что рассказывал накануне Марии Майер.

- И вы сделали операцию?

- Конечно, как же я мог отказаться?

- Но это же были бандиты?

- А откуда я мог знать? Я же сказал, как они представились. Да еще заявили, что находятся в засаде на партизан.

- А почему вы не заявили в полицию? – спросил Савельев.

- О чем?

- О том, что вас принудили сделать операцию.

- Да, но они под угрозой оружия предупредили меня не разглашать тайны. К тому же я боялся, что малейшая моя оплошность дойдет до партизан и тогда я невольно явился бы причиной гибели полицейской засады. Вы же и предали бы меня суду.

Савельев слушал Никифора Феодосиевича и ритмично постукивал карандашом по столу. Глаза его наливались гневом.

Наконец он вскочил!

- Ты размазня, растяпа!

- Возможно, Трофим Семенович, - согласился Зорак. – Я, конечно, не такой опытный, как вы. А потом откровенно, побаивался. Вы же знаете, что всех, кто сообщает что-либо в военную комендатуру, на следующий день почему-то убивают партизаны.

Намек на связь партизан с кем-то из военной комендатуры вывел Савельева из равновесия. Он буквально взбесился и негодующе принялся кричать:

- Тряпка ты, а не дворянин, трус и шкурник! Я не потерплю твоей развязной болтовни! Я прищемлю тебе язык так, что он никогда не выговорит больше ни одного слова!

- Что ж, я могу и помолчать, - с обидой отозвался Никифор Феодосиевич и, разводя руками, недоуменно заметил:

- Я ведь только врач, а врачи, в том числе и немецкие, лечат и советских, и английских, и американских солдат. Я и сам лично, как хирург, спас жизнь пятнадцати немецким солдатам и офицерам.

Новая реплика доктора еще больше подлила масла в распаленную душу бургомистра. Он принялся оскорблять Никифора Феодосиевича и так кричать, что брызги слюны разлетались во все стороны.

- Вы подлежите расстрелу, и немедленно, - глядя на доктора обезумевшими глазами, заключил Савельев.

Никифор Феодосиевич оставался невозмутимым. Только черные глаза его горели. Савельев был поражен спокойствием доктора.

- В конце концов, Трофим Семенович, я все-таки не преступник, - сказал Зорак. – К тому же я своевременно сообщил об этом бургомистру волости Марии Францовне, хотя, откровенно говоря, очень беспокоился.

Услыхав имя Майер, Савельев сразу насторожился и переспросил:

- А что вас беспокоило?

- Что беспокоило, сказать трудно. Но у меня почему-то нет к ней настоящего доверия. Она приблизила к себе много военнопленных, укрывала их от карательных отрядов, от отправки в Германию, а они все потом ушли в партизаны. Лукашова она выдвинула на должность начальника полиции волости, а он теперь якобы командует партизанским отрядом. Да и муж Майер, Крючков, пропал как-то загадочно.

Савельев заметно смягчился.

- Все это, действительно, странно, - согласился он и, усадив доктора в кресло, предложил рассказать все, что он знал о Майер.

Никифор Феодосиевич не скупился на краски.

- Я могу сообщить вам и еще кое-что, - добавил он. – Майер мечтает занять ваш пост. Это мне хорошо известно от ее приближенных, и в частности, от переводчицы коменданта Петровны.

Савельев от злости весь позеленел, заскрежетал зубами и затрясся, как в лихорадке.

- Ах, подлюга поганая! Вот она о чем мечтает! Ну, это мы еще посмотрим, - пригрозил он.

В то же самое время, когда Савельев принимал Никифора Феодосиевича, Майер выкладывала коменданту Берману свои подозрения в отношении доктора. Она клялась и божилась, что доктор оказывал медицинскую помощь партизанам, о чем ей достоверно известно. Берман слушал ее внимательно.

Получив показания, схваченного и растрелянного партизана, он уже отдал распоряжения капитану Бельцу провести специальное расследование. Ему не хотелось принимать на веру донесение. Недавно доктор Зорак оказал медицинскую помощь немецкому офицеру, получившему ранение при налете партизан на карательный отряд в Досугове, и он, как военный комендант, вынужден был отметить заслугу доктора перед немецкой нацией и объявить ему благодарность. Это обязывало его быть более благоразумным и осторожным. Однако новые обстоятельства заставили ускорить расследование о докторе.

- Итак, фрау, вы находите, что поведение доктора вызывают сомнение? – спросил он Майер.

- Да, я убеждена, что он не тот, за кого мы его принимаем, - подтвердила Майер.

- Тогда мне не остается ничего другого, как отдать приказ о его аресте.

- И очень хорошо, - обрадовалась Майер.

Берман нажал кнопку и в кабинет быстро вошел капитан Бельц. Он вытянулся перед комендантом по стойке «смирно» и резко отчеканил:

- Слушаю вас, господин майор!

- Арестуйте вызванного в комендатуру доктора Зорака и ускорьте следствие, - приказал комендант и пояснил: - Прошу учесть, капитан, что госпожа Майер имеет дополнительно кое-какие данные о его неблаговидных поступках.

- Есть, господин майор, арестовать Зорака и ускорить следствие! – повторил офицер и, сделав красивый поворот, вышел из кабинета…

Бургомистр Савельев, окончив беседу с Никифором Феодосиевичем, как-то повеселел и стал с ним очень любезен. От бывшей его раздражительности не осталось и следа.

- Очень вам благодарен, доктор, за информацию, - расставаясь с Зорак, заявил бургомистр. – Только, пожалуйста, извлеките из этого урок и будьте осторожны. Обо всем, что касается вас, я сейчас же доложу шефу, и вопрос будет улажен без малейших осложнений, можете не беспокоиться, - заверил Савельев.

Никифор Феодосиевич поднялся, пожал бургомистру руку, и направился было к выходу. Однако в кабинет поспешно вошел капитан Бельц. Он небрежно козырнул бургомистру и объявил:

- ДокторЗорак, вы арестованы, следуйте за мной!

Савельев растерялся, хотел что-то сказать капитану. Потом, выскочил из-за стола, приблизился к доктору и еще раз заверил:

- Доктор, не волнуйтесь, я все улажу, я верю в вашу порядочность.

Берман знал и ценил Савельева, как ярого антисоветчика. Он без колебания давал ему самые важные поручения. Савельев в первую империалистическую войну попал в плен к немцам, и там был завербован немецкой разведкой. В течение пяти лет он жил в Германии, хорошо овладел немецким языком. Этот предатель являлся непосредственным соучастником всех злодеяний фашистов в Монастырщинском районе.

Бургомистр постучал в дверь и, войдя в кабинет, с ходу сообщил:

- Господин майор, прошу прощения, есть неприятная новость!

- Что, неудача на фронте? – обеспокоенно спросил майор.

- Нет, я о другом. Пожалуйста, ознакомьтесь, - предложил он, протягивая папку с бумагами.

Комендант быстро подхватил бумаги, перелистал их и принялся читать. Многие русские слова он понимал плохо, и Савельев уточнял их смысл, переводя на немецкий язык. Полное, разжиревшее лицо коменданта помрачнело. Он ударил кулаком по столу так, что крышки чернильного прибора покатились по сторонам.

- Это же подлость! Как же это так? При всех ее недостатках я все-таки считал Майер настоящей дочерью фюрера.

- Я тоже был такого мнения, господин майор. Вы знаете, что иногда я даже старался рассеять кое-какие ваши сомнения в отношении Майер.

- Нет, этого я так не оставлю! – заявил майор. – Я доберусь до этой потаскухи и пресеку ее подлые делишки!

- Мы были к ней чрезмерно доверчивы, - заметил Савельев.

- О, эти бандиты, как я их ненавижу! Они пролезают даже в круг наших друзей и так неожиданно вырастают всюду, словно поганки после обильного дождя.

- Ничего, господин майор, скоро мы с ними покончим.

- Черт возьми, действительно скорей бы с ними разделаться. Нет от них покоя! – с горечью в голосе воскликнул Берман, а потом, постучав карандашом по столу, добавил: - Нам следует заняться ей сейчас же.

- Давайте допросим фрау, - порекомендовал Савельев.

Майор согласился и срочно вызвал Майер к себе в кабинет. Явившись, она по-свойски подошла к столу и без разрешения села в кресло. Берман поморщился и заявил:

- Я совсем упустил, фрау Майер, переговорить об одном сложном вопросе.

- Я давно замечаю, что с годами мы все становимся рассеянными, - отозвалась Майер и покосилась на Савельева.

- Не скажите ли фрау, что вам известно о судьбе вашего мужа?

- Какого мужа? – удивилась Майер.

Савельев улыбнулся и готов был по-настоящему рассмеяться, но, вынув из кармана платок, начал откашливаться.

- Черт возьми, сколько же у вас мужей, если вам не ясно о каком я говорю? – выругался комендант.

- Но, господин майор, я здесь не при чем, во всем виновата моя красота.

Савельев на этот раз не выдержал и, фыркнув, поперхнулся.

- Это вас бог наказывает, Трофим Семенович, за ваш смех над бедной вдовой, - упрекнула его Майер.

Берман, сохраняя хлоднокровие, повторил вопрос:

- Я спрашиваю о Крючкове.

- О, господин майор, он пропал без вести, как в воду канул. До сих пор забыть его не могу. Откровенно говоря, хоть он и не был красавцем, но мужчина был приличный, а главное, был предан мне.

- У нас есть данные, фрау, что муж ваш ушел в партизаны.

- Мне тоже об этом говорили, - пояснила Майер. – Но я не верю. Он так ненавидел большевиков, что ему могли бы позавидовать и некоторые ваши чиновники.

- Насчет чиновников не вам судить, фрау. Вы лучше скажите, кто вам говорил об этом.

- Как кто? Партизаны.

- Вам говорили об этом партизаны?! – переспросил Берман.

- Да… нет… - спохватилась, замялась Майер и сконфуженно принялась пояснять: - Однажды ночью они ворвались ко мне в дом, но меня не застали. Потом они накрыли меня в доме моей приятельницы. Я спряталась от них в печку.

- И что же они сделали с вами?

- Они выволокли меня из печки и хотели расстрелять.

- И не расстреляли…

- Я стала просить у них пощады, и они не тронули меня, но потребовали, чтобы я была благоразумна, - пояснила Майер, не понимая еще смысла допрса.

- Странно, очень странно! – повторил Берман.

- Ничего тут странного нет, господин майор. Я знаю, они ищут предлог, чтобы ухлопать меня.

- Почему же вы не сообщили об этом в военную комендатуру?

- Я так была благодарна богу, когда партизаны сохранили мне жизнь, что обо всем другом даже позабыла.

- Вы обязаны были сообщить обо всех этих случаях как о чрезвычайно важном происшествии, а вы умолчали, - заявил майор. – Ваше поведение просто возмутительно. Под носом карательного отряда к вам свободно являются партизаны, а вы на это смотрите сквозь пальцы. Но всего удивительнее то, что они почему-то не трогуют вас.

- Этого я не знаю, но хорошо помню, что они обещали предать меня военному суду, если я…

Майер замялась.

- Что «если вы»? – спросил ее Савельев.

- …Если я буду жестоко обращаться с бывшими солдатами Красной Армии.

- Значит, вы умышленно мешали отправке пленных солдат на работу в Германию? – поинтересовался Савельев.

Майер возмутилась:

- Что вы, Трофим Семенович! За кого вы меня принимаете? По-вашему выходит я большевичка?

- Фрау Майер, вы совершенно определенно оказались заодно с нашими врагами, - проговорил майор.

- Я бы хотел, господин майор, задать еще один вопрос, - обратился к нему Савельев.

- Прошу, коллега.

- Скажите, Мария Францевна, это вы представляли Лукашова на должность начальника полиции?

- Да, я, - сказала Майер.

- Может быть вам известно, что он командует крупным партизанским отрядом и громит наши участки в районах, убивает столь дорогих нашему отечеству немецких солдат и офицеров?

- Я этого не знаю, - с кислым выражением лица сказала Майер.

- А помните, фрау, - продолжал Берман, - в конце марта проходили наши механизированные части? Ваш начальник полиции не выполнил моего приказа о расчистке дороги.

- Помню, - спокойно ответила Майер.

- Так вот, тогда я отдал приказ о расстреле Лукашова, но вы вмешались в эту историю и взяли его на поруки. Говорят, он откупился у вас четырьмя четвертями самогона. Правильно ли это?

- Правильно, - подтвердила Майер.

- Потом ваш муж ушел в партизаны. Это подтверждается его личным заявлением. И у меня нет никакого сомнения в том, что вы покровительствуете вашим врагам и предаете интересы Германии. Я вынужден буду арестовать вас и предать суду, - решительно заявил Берман.

- Меня арестовать! – запротестовала Майер. – Мария святая, что же это такое делается?

- Святой Марией здесь не прикроешься, - пробасил майор и нажал кнопку.

В кабинет вошел высокий сутуловатый помощник коменданта капитан Тим.

- Капитан, заключите Майер в тюрьму под особый надзор, - распорядился Берман.

- Есть заключить в тюрьму под особый надзор! – повторил приказ офицер и потребовал от Майер следовать за ним.

Майер выкрикнула:

- Вы еще пожалеете об этом, майор! Я фюреру буду жаловаться, я выведу, вас на чистую воду, я…

- Удивительно, даже на своих нельзя положиться, - с чувством огорчения произнес майор. – Втерлась ко мне в доверие, как истинная немка, похвалилась арийской кровью, а сама с бандитами шашни крутит.

- Такой друг опасен, - заметил Савельев.

- О, вы правы, господин Савельев.

- Теперь бы я хотел, господин майор, посоветоваться с вами о досуговском докторе Зорак, - предложил Савельев.

- Я его арестовал.

- По доносам Майер?

- Да, - подтвердил майор.

- Но некоторое время назад мы вполне определенно убедились с вами в ее подозрительном поведении. Думаю, что поступила она так только в своих интересах, чтобы как-то отвести удар от собственной персоны.

- Да, это вполне возможно, но, тем не менее, в этом деле надо разобраться, - согласился Берман.

- Я очень подробно разбирался с делом Зорака, - заявил бургомистр. – В нем много случайностей…

И Савельев подробно рассказал версию, сочиненную Никифором Феодосиевичем. Берман слушал внимательно, сопоставлял имевшиеся в его распоряжении материалы о поведении Зорака с тем, что говорил Савельев и, в конце концов, склонился к мнению бургомистра.

- Доктор доставил нам очень много ценной информации. Это, несомненно, наш человек, и я ему верю, - заключил Савельев.

- И вы ручаетесь за него, - переспросил Берман.

- Конечно. И самым решительным образом.

- Ну, чтож, хорошо. Я освобожу его,- заключил майор, - но только под вашу личную ответственность.

Через некоторое время Никифор Феодосиевич был доставлен в комендатуру. Майор Берман корректно предлжил ему сесть, и пояснил, что произошло недоразумение. Он попросил доктора не принимать случившегося всерьез, угостил его сигаретой и весьма лестно отозвался о его преданности великой Германии. Никифор Феодосиевич не показал своей обиды и, играя на чувствах майора, постарался не остаться в долгу в лести перед ним.

Ежась от утреннего холода, Лукашов перевернулся с боку на бок, потом взглянул на часы, быстро встал с постели и быстро вышел из блиндажа. По лесу уже шествовал рассвет. На голубоватом небе разливался яркий румянец утренней зари и разноцветными огоньками искрился в хрустальных капельках холодной росы. На землю прыгнула белка. Порезвясь среди травы и ореховых кустов, она с наслаждением подкрепилась спелыми орехами, а затем быстро взлетела вверх на огромную ель и, усевшись на самой вершине, подставила свою пушистую мордочку лучам восходящего солнца. Из болотных зарослей поднялись утки и, громко крякая, полетели к полям. Однотонно попискивая, порхали среди кустов желтогрудые синицы.