И грянул бой...

Далее, если обстоятельства заставят вас заняться организацией отряда (это на случай, если я буду расстрелян), то свяжитесь через Наташу со своими уцелевшими и их объедините. С горячим приветом…

- Никифор Феодосиевич, - возмутилась Надя, - почему вы так говорите?

- Время такое, Надя, можно всего ожидать, - ответил доктор.

На следующий день Надя доставила письмо монастырщинским друзьям. Она вручила его Янченковой и попросила сообщить Никифору Феодосиевичу, как оно будет воспринято.

Через несколько дней Лидия прибыла в Досугово. Это была отважная и неутомимая девушка. Вскоре после оккупации района Лида включилась в антифашистскую деятельность, регулярно печатала антифашистские листовки и совместно со своими подружками распространяла их среди населения. Большую помощь оказывал девушкам Леонтий Печкуров.  Вместе с ними активно работал Константин Исаенков, Носивший кличку Ежик. Когда началась война, Исаенкову едва исполнилось пятнадцать лет. Ежик расклеивал листовки в людных местах и ухитрялся даже наклеивать на дверях комендатуры.

Никифор Феодосиевич много слышал об отважной девушке Лиде, но еще ни разу не видел ее. Она представлялась ему физически сильной, рослой. Каково же было его удивление, когда перед ним предстала худенькая, ничем не выделяющаяся, скромная, немного застенчивая девушка. Она долго и горячо пожимала руку Никифору Феодосиевичу, а он пристально смотрел на нее и удивлялся. Лида вновь выразила желание перейти в партизаеский отряд.

Никифор Феодосиевич отрицательно покачал головой. Лида нахмурилась и с обидой сказала:

- Почему вы не доверяете? Я же хочу бороться с оружием в руках.

- Вот ты, какая Лида! – произнес Никифор Феодосиевич

- Самая обыкновенная. Разве я хуже тех девушек, которые сражаются на фронте?

- Все, Лида, совсем не так. У каждого из нас есть свой участок фронта, и на нем мы должны нести службу. Иногда одно твое печатное слово важнее партизанского выстрела, - ответил доктор.

Да, но у меня лопается терпение на немцев, - возразила  Лида.- Раньше я читала Гете, Шиллера, слушала музыку Бетховена, Шуберта, считала немецкую нацию одну из культурнейших в мире. Но теперь поняла, что глубоко ошибалась. Нация, которая провозгласила своей государственной политикой насилие и уничтожение целых народов, не может быть культурной.

Никифор Феодосиевич смотрел на девушку. Ему понятен был гнев, бурлящий в ее сердце.

- Мы не можем отождествлять фашистов, захвативших государственную власть, со всем немецким народом, а всю нацию смешивать с бандой разбойников.

- Они все в ответе, все! – негодовала девушка, и щеки ее от возмущения покрылись ярким румянцем. Разгоряченная, Лида непрерывно поправляла на голове волосы, но русая прядь непослушно сползала на лоб и, казалось, преднамеренно смягчала возбужденное выражение ее лица, - В здоровые ростки немецкой нации я уже не верю.

- Ты сильно возбуждена, - сказал Никифор Феодосиевич и принес ей воды.

Лида с жадностью отпила несколько глотков и продолжала.

- Да, Никифор Феодосиевич, я действительно возбуждена, но не потому, что у меня такой характер. Я ежедневно вижу злодеяния врага и не могу переносить это спокойно.

- Мы, подпольщики, должны владеть собой и бить врага там, где нам наиболее выгодно.

- Конечно, согласилась девушка, а потом уже более спокойно обсудила с доктором  все интересующие их вопросы.

Лида осталась довольна  встречей с доктором. Это была ее первая и последняя встреча с руководителем подпольной организации села Досугово.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

После гибели Афонина отряд возглавил Лукашов.

В первые же дни он столкнулся с трудностями. В отряде появились разногласия, обозначилось несколько групп. Несмотря на все старания командира, часть партизан отделилась и ушла. Пришлось многое начинать сначала. Вскоре отряд под командованием Лукашова стал расти, набираться сил, закаляться в борьбе. Зорак и подпольщики, может быть, слишком громко, именовали его коммунистическим полком. Они гордились им, хотя до настоящего полка им было, конечно далеко.

Никифор Феодосиевич по-прежнему продолжал направлять деятельность отряда, держал с ним связь. Через подпольщиков он накапливал данные о противнике, обрабатывал их и передавал Лукашову. Это облегчало действия отряда и еще более укрепляло боевую дружбу партизан с подпольщиками.

Многочисленные партизанские отряды действовали и в соседних районах Смоленщины. Фашисты неоднократно предпринимали против них карательные экспедиции, но разгромить их были не в силах.

Для борьбы с партизанами немцы организовали специальные полицейскиеучастки и гарнизоны. Только в Монастырщинском районе было создано десять таких участков с наличием в них до пятисот солдат и полицаев.

Полицейские гарнизоны серьезно затрудняли партизанам связь с населением, суживали зону их деятельности. Надо было что-то предпринять.

Лукашов считал, что ему, во что бы то ни стало необходимо встретиться с Никифором Феодосиевичем. «Надо скоординировать наши действия, - думал он. – У доктора светлая голова. Встретишься с ним, поговоришь – и будто прозреешь». Лукашов направил к доктору Владимира Пасмана.

И вот однажды во второй половине дня Никифор Феодосиевич взял подводу и заявил, что едет в соседнее село к больному.

Дорога лежала через переулок. Лошадь шла шагом. Мысли были обращены к товарищам, партизанам. Вспоминались боевые операции отряда. Они его радовали. Ему было приятно, что во всех успехах партизан были частицы и его усилий. Особенно тепло думал доктор о Лукашове. Он любил этого умного и пылкого молодого человека, высоко ценил свою боевую дружбу с ним. Но в эти минуты Никифору Феодосиевичу хотелось, и побранить его.

«Неправильно ты поступаешь, - мысленно упрекал его Никифор Феодосиевич. – Почему не объединяешься с другими отрядами? Сколько об этом можно говорить? Так дальше нельзя! Это опасно и для всех нас!»

Никифор Феодосиевич раздумывал, и казалось, ничего не замечал. Но вот он взглянул на часы, свернул с дороги и скрылся за кустами. Потом он остановил лошадь и привязал ее вожжами к небольшому дубку. Осмотревшись, стал закуривать, но свернуть папиросу не успел: к нему подошел Лукашов с несколькими партизанами. Друзья крепко обнялись и отошли в сторону. Партизаны остались в дозоре. Началась оживленная беседа.

Никифор Феодосиевич засыпал Лукашова вопросами о деятельности партизан, настроении бойцов и вновь напомнил о необходимости объединения отрядов. Лукашов сообщил доктору радостную весть, что их отряд уже слился с партизанским отрядомАлександра Воронина., действующим на стыке Монастырщинского, Краснинского и Смоленского районов. Эта новость очень обрадовала Никифора Феодосиевича. Он, как сына, крепко обнял Лукашова.

- Вот это правильно, - растроганно произнес он. – Надо объединяться и с другими отрядами.

- Теперь, Никифор Феодосиевич, мы грозная сила! Просто нас не возьмешь, - сказал Лукашов. – Жаль только, нет связи с Большой землей, со штабом партизанского движения.

- Что ж делать, - посочувствовал ему доктор. – Будем надеяться, что такая связь появится.

Когда речь зашла о фашистских карательных экспедициях, Никифор Феодосиевич нахмурился:

- Я, Иван Тихонович, решительно настаиваю на том, чтобы отказаться сейчас от системы партизанских лагерей. Они могут стать для нас западней.

- Я понимаю это, - отозвался Лукашов.

- Мало понимать, надо заранее исключить опасность, - возразил Никифор Феодосиевич. – Надо маневрировать, чтобы не дать врагу возможности обрушить на нас огонь там, где мы больше всего уязвимы. Наоборот, мы должны нападать на врага  в невыгодной для него обстановке.

- Что ж, видимо, придется кочевать.

- Да, именно кочевать.

- Мало лесов здесь, Никифор Феодосиевич.

- Поэтому-то и необходимо  применять тактику маневрирования. Надо определить наиболее безопасные  маршруты,  провести разведку, создать несколько временных опорных пунктов и беспощадно бить врага.

- Понятно, - согласился Лукашов и спросил: - А что будем делать с полицейскими гарнизонами? Их так много развелось, что нам из-за них просто становится тесно.

- Надо их громить, но громить обдуманно, с обязательной предварительной разведкой. Мы вообще не должны терпеть никакой фашистской администрации, - заключил доктор.

Лукашов достал карту и развернул перед Никифором Феодосиевичем. Они долго выбирали пункты, делали расчеты, и на карте постепенно появлялась схема предстоящего похода.

- Главное не будьте либеральны с теми, кто поддерживает оккупантов, - заметил доктор.

- Ясно, Никифор Феодосиевич, - ответил Лукашов. – Постараемся поработать, как положено.

Вскоре в соответствии с выработанным планом Лукашов развернул боевые действия.

Полицейский участок в селе Григорьево насчитывал немногим более трехсот десятков немецких солдат и полицаев. Однако Лукашов отказался от прямой атаки и решил напасть из засады. Отряд провел разведку, определил позицию и с наступлением темноты вошел в село. Партизаны залегли среди бурьяна и стали наблюдать за полицейской казармой. Ночь была лунная, тихая. Прошел час, другой… Ожидался выход полицаев, но они не покидали помещения. Только двое из них, видно дозорные, прошли по селу, но вскоре вернулись обратно. В напряженном ожидании прошла ночь. Операция срывалась. Лукашов все же не поднял партизан. И вот, наконец, часов в восемь утра полицаи вышли на улицу, построились и замаршировали по селу. Они шли строем и горланили песню. Крестьяне с презрением смотрели на предателей и качали головами. Вдруг песня оборвалась: шкал огня обрушился на полицаев. Некоторые из них пытались бежать, но было поздно. Карающая рука партизан была неумолимой…

Очередным объектом для нападения партизанский полк избрал Крюковский полицейский участок. Здесь, как и на других участках, полиция вместе с немцами находилась на казарменном положении. Через местного крестьянина партизаны и подпольщики провели разведку, установили место нахождения казармы, количество полицаев, наличие вооружения. Операция предвещала успех. Однако, перед самым выходом на боевое задание один из партизан обратился к Лукашову:

- Товарищ командир нам проливать кровь? Может быт, мы только проучим полицаев. Это же наши русские ребята, и многие из них в полицию включены по принуждению.

Лукашов с удивленим посмотрел на партзана и принялся отчитывать его:

- Откуда ты, сестра милосердия? Тебя, что били мало? Неужели тебе неясно, что немцы и их лакеи еще ни разу не пощадили хотя бы одного партизана? Почему же мы должны щадить их? Почему вдруг тебе стало их жалко? Видно ты еще ничему не научился!

Партизан виновато опустил глаза и начал оправдываться:

- Вы не так меня поняли, товарищ командир. Я думал, может быть, предъявить ультиматум и взять их без боя.

Предложение это почему-то многих заинтересовало. Лукашов вынужден был согласиться с товарищами. Тут же составили ультиматум. Он был очень прост и короток. Партизаны требовали от полицаев сдать оружие и разойтись по домам.

Получив ультиматум, полицейский участок пришел в движение. На высоком стогу сена фашисты установили пулемет, усилили охрану. Выполнение операции осложнилось. Однако партизаны решили не отступать. Был разработан новый план. В Крюкове находился крупный склад сена. Крестьяне ближайших селений по фашистской разнарядке подвозили сюда сено и однвременно переправляли в другие пункты. Поэтому в селе всегда наблюдалось оживленное передвижение крестьянских подвод. Этим-то обстоятельством и воспользовались партизаны. Они запрягли более трех десятков подвод и под вечер под видом крестьян с двух направлений въехали в село. Расчет их оказался правильным. Противник был захвачен врасплох. Его пулеметная точка не успела открыть огонь. Она была поражена в первые же минуты. Ошарашенные внезапным налетом, полицаи и немцы в панике побросали оружие и пытались укрыться от преследований. В течение тридцати минут партизаны, словно тараканов, выкурили их из разных щелей и укрытий, а затем предали суду по закону военного времени. Только одному из предателей удалось бежать.

Так один за другим бесславно завершали свою «деятельность» полицейские участки. Лукашов обо всех операциях доложил доктору. В одном из очередных донесений он с гордостью писал:

«Дорогой друг! На днях мы уничтожили  Тягловщинский полицейский участок. При его разгроме убито несколько десятков немцев и полицаев. Сорок человек взято в плен. Захвачено четыре пулемета, 83 винтовки, боеприпасы. Уничтожена канцелярия волости.

Сегодня же мы разделались с Сытнинским гарнизоном. С нашей стороны потерь не произошло. С горячим приветом! Иван».

Но чем шире разрасталась партизанская война, тем более зверел враг.

В управление полици поступил материал на Лидию Подолякину. Вскоре ее арестовали. Ее обвинили в связях с партизанами и причастности к расстрелу Ходкевича. Фашисты избивали девушку, добиваясь от нее признания. Лида мужественно переносила издевательства. Так прошло около месяца. Арест Подолякиной вызвал тревогу среди подпольщиков. Но, к счастью опасность миновала: не имея прямых улик  против Подолякиной, фашисты вынуждены были освободить ее. Подпольщики торжествовали. Однако вскоре над их головами сгустилась новая туча. Теперь подозрения коснулись доктора: ему совершенно неожиданно предложили явиться в полицию.

«Что бы это значило? В чем дело? Неужели я дал где-то маху? – думал он и, перебрав в памяти все, не нашел ничего серьезного, что бы компрометировало его в глазах оккупантов. На всякий случай доктор закрыл радиоприемник, тщательно припрятал все подозрительные бумаги и решил перед явкой в полицию зайти к своей «приятельнице» - переводчице коменданта Петровне. Переводчица ничего не знала, но пообещала доктору навести справку.

В то время, когда Никифор Феодосиевич обменивался любезностями со своей «приятельницей», в комнату вошел заместитель начальника полиции Емельянов и арестовал доктора.

Весть об аресте Никифора Феодосиевича быстро облетела подпольщиков.

- Как? Доктор арестован? Не может быть! – возмущенно воскликнул Женя.

- Да, арестован, - с горечью повторила Анна Михайловна, принесшая эту весть, и, прикрыв рукой глаза, горько заплакаля.

«К вам могут нагрянуть гестаповцы. У Никифора Феодосиевича спрятано где-то оружие», - подумал юноша и начал рыться в его вещах, отыскивая пистолет.

В комнату влетела Надя.

- Ты что ищешь?

- Пистолет.

- Его здесь нет, он спрятан. Пойдем скорей к Наташе, надо что-то делать, - сказала она и вышла.

Женя, нахмуренный и грустный, вышел за ней.

Вслед за Надей и Женей к Наташе явились Марфа Мартыновна Пасман и Нина Шутова. Наташа была печальна и встревожена.

- Как же это все произошло? Что мы будем делать? – растерянно спросила ее Марфа Мартыновна.

- Как произошло, я не знаю. Прошу только - не поддаваться панике, - предупредила Наташа и строго сказала:

- Никифор Феодосиевич должен быть с нами. Мы обязаны его освободить. Давайте посоветуемся.

- Надо срочно сообщить Лукашову, - предложил Женя.

- И просить всем отрядом напасть на тюрьму, - добавила Нина Шутова.

Наташа покачала головой

- Все это так сложно. И отряд, как на грех, находится далеко.

- А где? – спросила Нина.

- Почти в сорока километрах отсюда.

- В конце концов, это неважно, - возразила Нина. – Я могу сейчас же отправиться на связь.

- Я тоже пойду с Ниной, - сказал Женя.

- Если на квартиру к доктору нагрянут гестаповцы, твое отсутствие может вызвать подозрение, - заметила Пасман.

Наташа поддержала Марфу Марыновну.

- Прошу направить меня одну, - потребовала Нина.

После высказываний товарищей и некоторого раздумья Наташа согласилась:

Хорошо, иди. Передай товарищам, что мы убедительно просим не оставлять в беде Никифора Феодосиевича. Я завтра же пойду в Монастырщину. Узнаю, что можно сделать через наших друзей. Пусть Лукашов поддерживает с нами связь.

Утром Нина ушла в партизанский отряд. Путь ее был труден и опасен, но она не чувствовала ни страха, ни усталости. Она уверенно шла от деревни к деревне, пересекая поля, перелески, перед ее глазами стоял образ Никифора Феодосиевича. «Какой же он чудесный человек! У него благородное сердце, добрая душа, чистая совесть. Неужели мы его не спасем…» До отряда Нина добралась к вечеру. Она утомилась. По ветренному, загорелому лицу стекали крупные капли пота.

 Лукашов слушал Нину и не верил ее словам. Но это было какое-то мгновение. Потом его лицо покрылось красными пятнами, и он возмущенно произнес:

- Гады!.. Арестовали!.. Нет, не дадим вам его растерзать!

- Надо штурмовать Монастырщину, - насупив брови, предложил Смирнов.

- Давайте все хорошенько обсудим, - сказал Лукашов.

А между тем следователь упорно допращивал Никифора Феодосиевича о партизанах,  об исчезновении Лукашова, об убийстве старост Ходкевича и Царева. Никифор Феодосиевич отвечал, что он всего-навсего врач и никаких сведений по существу заданных вопросов дать не может. Трудно сказать, чем бы это могло кончиться, если бы неожиданно не вмешалась Петровна, задетая бестактностью Емельянова и унижением ее «друга», она доложила обо всем случившемся Берману.

Немка Ксения Петровна Садовская или, как ее называли Петровна, была не только переводчицей коменданта, но и  особо доверенным лицом шефа. Поэтому ее слово было не последним. Майор Берман выслушал свою подручную и обещал разобраться. Через два дня затребовал дело Зорака и, ознакомившись с его содержанием, усомнился правдоподобии подозрений. Комендант приказал освободить  доктора из-под стражи.

Вместе с тем он пригласил доктора и переводчицу к себе на обед. Никифору Феодосиевичу пришлось сесть за стол вместе со своим врагом.

За обедом комендант кривлялся, слащаво отзывался о передовой русской интеллигенции и всячески старался показать, что он твердо стоит на защите ее интересов. Никифору Феодосиевичу было противно слушать палача, по вине которого убиты и замучены тысячи ни в чем не повинных советских людей. Но он старался вести себя «достойно». Рассказал несколько эпизодов из жизни Майер, которые как пояснил доктор, порочат ее и подрывают престиж великой Германии. Комендант уже многое знал о поведении Марии Майер и был нелестного о ней мнения. Ее арест партизанами и освобождение давали фашистам основание подозревать ее.

Обед прошел оживленно. Майор Берман в хорошем настроении распрощался с Никифором Феодосиевичем.