И грянул бой...

Для подпольщиков это было крайне нежелательно. Наличие друзей в полицейском управлении гарантировало от неожиданных провалов и давало возможность накапливать силы, Никифор Феодосиевич стал возражать и спросил:

- А что все-таки случилось?

- Ничего не случилось, а просто пора действовать, - ответил Лукашов и, немного подумав, добавил: - Откровенно говоря, крайне тяжело развращать свою душу. Я не артист, и мне надоело играть роль фашистского приспешника.

- А мне, думаешь легко? – возразил Никифор Феодосиевич, - Мне тоже противно и тяжело быть в кругу фашистской своры. Однако обстоятельства обязывают нас к этому. Ты слышал угрозу Германа? Этот сумасбродный идиот,  если не обезвредить его,  может действительно уничтожить десятки советских людей. Наша задача состоит в том, чтобы защитить их от подобных германов. Наши листовки взбесили его – значит, он понимает, чем они пахнут, и мы на этом не остановимся.

- Я все же думаю, что листовки хороши, а пуля еще лучше, - возразил Лукашов. – Надо, Никифор Феодосиевич, браться за оружие, пока нас не перестреляли, как куропаток.

- А я разве против? – упрекнул его Зорак. – Для того чтобы взяться за оружие, его надо добыть и хорошенько все продумать, а потом уже действовать.

- Люди уже подготовлены, надо уходить в лес, - настаивал Лукашов. – Оружие прихватим из полицейского управления.

- Этого делать нельзя, рано, - стоял на своем Зорак. – Отряд должен действоватьпараллельно с вашей работой в полиции. Это даст результат. Пока не получим должного опыта вооруженной борьбы, нам важно, чтобы  в стане врага были наши глаза и уши.

- Понимаете, просто противно смотреть на этот идиотский мундир, - с огорчением отозвался Иван Тихонович.

Никифор Феодосиевич посмотрел ему в глаза и, по-отцовски положив на плечо руку, проговорил:

- Ну, ничего, Иван Тихонович, потерпи. – Потом сказал: - А знаешь, придется все-таки назначить тебя комиссаром, командиром же будет Афонин.

- Что же, я и начальником полиции и комиссаром буду одновременно? – удивился Лукашов.

- Да, будешь сочетать работу в полиции с боевыми операциями отряда, и обеспечивать его надежной информацией о намерениях противника.

- Понятно, - произнес Лукашов.

- Перед нашей встречей я виделся с Подолякиной, поручал ей связаться с Афониным. Завтра я встречусь с ним и предложу ему взять командование отрядом.

Лукашов задумался. Перед его взором встал образ Лиды. Никифор Феодосиевич заметил беспокойство товарища и, не поняв его причины, спросил:

- Ты что задумался, Иван Тихонович?

- Да так просто…- ответил Лукашов, пожав доктору руку, расстался с ним.

Вечером следующего дня Зорак встретился с Афониным. От имени доверенных лиц, Никифор Феодосиевич предложил ему, как  имеющему военный опыт, встать во главе отряда. Это предложение Афонин принял с благодарностью.

Так зарождался партизанский отряд во главе с лейтенантом Афониным и комиссаром Лукашовым. Первыми бойцами его были местные комсомольцы и оказавшиеся на оккупированной территории рядовые и сержанты Красной Армии, в их числе Николай Косоногов, Павел Смирнов, Михаил Коршунов, Николай Чудинов, Василий Рязанов, Виктор Омельченко, Аркадий Усов и другие.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В один из осенних дождливых вечеров, когда поселок погрузился в сумерки, в дом Лиды Янченковой собралисьее подружки. В тусклом свете керосиновой лампы их огромные, расплывчатые тени чуть-чуть покачивались на рубленых столах избы и темных зановесках, маскирующих окна. Разговор не клеился. Уткнувшись озабоченными лицама в щербатый, изрезанный ножом стол, они как будто искали на нем ответа на все, что так мучило и терзало каждого из них. Было слышно как все сильнее и сильнее зывывал на улице холодный ветер, хлестал дождь, и нудно поскрипывали оконные ставни.

- Нет, девочки, так жить невозможно: кругом кровь, виселицы… Неужели мы будем молчать? – с возмущением проговорила Лида.

Тамара Тарасова, сдвинув платок на затылок и встряхнув головой, словно желая избавиться от какой-то тяжести, решительно предложила:

- Вот что, поидемте к своим за линию фронта… выберемся и станем настоящими людьми…

Янченкова подошла к подружке. Невысокого роста, с мягким взглядом и добродушным лицом,  она казалась подростком по сравнению с плотной и внешне суровой Тамарой.

- Ты предлагаешь бежать к своим? – спросила Лида. – А здесь разве только чужие? Неужели мы должны думать только о себе, на все закрыть глаза и потихоньку скрыться?

- Я просто хочу вырваться из этого ада, а там у наших я сделаю все, что только в моих силах.

- Нет, Тамара, это не выход, - возразила Янченкова и снова села за стол.

- А может, нам собирать оружие? Сколько его еще валяется! Три винтовки я уже припрятала. И в партизаны, - словно найдя какой-то выход из тяжелого положения, предложила Тамара.

- Это же не так просто. Мы же не знаем, есть ли по-близости партизаны и где они находятся. А потом зима на носу. Так что же нам все-таки делать, девочки? – спросила Лидия Новикова.

«Нет, я все же не ошиблась в своих подружках», обрадовалась Янченкова и горячо заговорила  о том, что давно уже продумала.

- По-моему нам надо установить связь с подпольным райкомом партии.

- А есть ли такой райком и где он находится?

- Есть, Тамарочка, обязательно есть, я уверена.

- А если действительно, девочки его нет? – возразила Новикова. – Он мог  ведь эвакуироваться

- Да,  возможно, но наверняка осталась специальная группа. Вот мы и должны связаться с ее людьми.

На минуту в избе воцарилась тишина, казалось, девушки нашли то, о чем так долго размышляли.  Молчание нарушила Тамара:

- Послушай, Лида, а каким путем  мы сможем установить связь?

- Каким? Об этом и надо как следует подумать, - ответила Янченкова. – Нас знали многие члены партии. Многих знаем и мы. Их нужно осторожно отыскать и попробовать связаться с ними. Они тоже в подполье. Припомним их знакомых, друзей и через них очень осторожно начнем действовать. Вы согласны с этим.

- Сейчас не такое время, чтобы сидеть сложа руки. Вот только с чего же мы будем начинать? – спросила Новикова.

- Начнем с агитации среди населения. Будем печатать листовки, пусть все люди узнают настоящую правду, и тогда фашистской сволочи будет жарко на нашей земле, - сказала  Лида.

- И оружие, я думаю, начнем потихоньку собирать. А когда свяжемся с партизанами, передадим его в отряд, - добавила Новикова.

- Правильно, Лидка! – поддержала ее Янченкова. – Потом постепенно пополним группу надежными людьми.

- А на чем же мы будем печатать? – всплеснув рукми, спросила Тамара.

- Есть на чем, Тамарочка.- И Янченкова показала рукой на еле различимую в темноте крышу подвала. – Там у меня машина, та самая, из райисполкома, которую так и не нашел фашист. Вот с бумагой будет сложнее, ее хватит  ненадолго… Ну да ладно, найдем и бумагу. Главное теперь мы вместе.

И, склонившись над столом в горячем споре, они обсуждали вопрос за вопросом… Так, на Монастырщине возникла небольшая антифашистская  подпольная группа из комсомольцев.

Прошло несколько дней. Как-то в калитку дома Лидии Янченковой тихо постучали.

- Кто там? – спрсила Лида и, услышав, знакомый голос, облегченно вздохнула: - Ой, это ты , Наташка!

В дверях Лида обняла свою подружку – учительницу  Наташу Дуденкову. Потом, уверенная в ней, как в себе, она не выдержала и спросила:

- Имеем ли мы права бездействовать?

- Нет, не имеем. Вот поэтому я и пришла к тебе.

… Установить связь с подпольным райкомом монастырщинским друзьям не удалось. Тем временем  в Досугове возникла антифашистская организация, и Никифор Феодосиевич стал искать связей с подпольем, действующим в районном центре. Тогда-то Наташа и пришла на помощь. Она  связала монастырщинскую группу с патриотами Досугова. С организацией партизанского отряда досуговцам потребовалось оружие. Монастырщинские подпольщики пришли к ним на помощь: накопленное ими кое-какое оружие они передали досуговцам.

В сборе оружия для отряда сделал и Лукашов. К нему, в полицейский участок поступали сведения о наличии оружия у отдельных лиц. Он немедленно собщал об этом своим друзьям. Тогда Николай Чудинов, Василий Рязанов и Николай Косоногов являлись ночью в указанные дома и конфисковали оружие. Некоторые товарищи так увлеклись этим делом, что вызвали явное беспокойство Никифора Феодосиевича. Однажды к концу дня доктор зашел к Дуденковой. Ульяна Абрамовна усадила гостя за стол и угостила молоком. Никифор Феодосиевич время от времен посмтривал в окно. Вдруг он воскликнул:

- Что они делают безумцы!

Наташа кинулась к окну и увидела подводу, подъехавшую к дому престарелой колхозницы Карталевой. Не по годам шустрая Марфа Пасман вместе с сыном Володей сняла с повозки расаду капусты, а затем извлекла из-под сена несколько винтовок. Никифор Феодосиевич отругал Марфу  Мартыновну и Володю за неосторожность, но и тут же не выдержал и похвалил их.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда бургомистру Майер и начальнику полиции Лукашову было рпдложено подготовить для отправления в Германию физически крепких ребят и девушек, на медпункте во главе с Никифором Феодосиевичем была создана медицинская комиссия.

«Санитарными наблюдателями» были назначены Надя Барейшева, Вера Бобкова и Зоя Подолякина. Для того, чтобы не вызывать подозрений, в комиссию включили также дочь одного из местных жителей, поддерживавшего оккупвнтов.

Осматривая одного парня, Никифор Феодосиевич спросил:

- На что жалуетесь, молодой человек?

- У меня болит желудок. Такая боль после еды, что хотьсразу умирай, - с содроганием в голосе ответил парень.

Доктор, не найдя ничего подозрительного, спросил:

- А ты не заливаешь?

- Ей-ей, доктор, не вру! Еще мучает меня потливость.

- Значит, не хочешь ехать в Германию?

- А чего я там не видел? – тихо отозвался он.

- Надо же ее поддержать.

- Это не моя забота, - от чистого сердца признался юноша.

Доктор задумался.

- Ну что ж, Надя, - после некоторого раздумья обратился доктор к делопроизводителю, - пишите: язва желудка. По физическому состоянию выехать не может.

Надя Семионенкова быстро заготовила справку и, когда она была подписана, передала ее парню. Тот лукаво подмигнул и моментально скрылся за дверью. Тем временем сестра Барейшева осматривала девушку.

- Скажите, чем вы болели?

- Скарлатиной, а сейчас болят легкие, - ответила девушка.

- Поедете в Германию, там подлечитесь, - посоветовла медсестра.

Девушка тихо прошептала:

- Как же я поеду больная?

- А кто же туда должен ехать? – спросила Барейшева.

- Откуда я знаю? Слабая я и по ночам кровью кашляю.

Никифор Феодосиевич, прислушиваясь к разговору, посмотрел на девушку и, добродушно улыбаясь, подумал: «Уж никак она не похожа на больную, да еще туберкулезом». Девушка не спуская глаз с доктора, с волнением ждала решения своей судьбы. Какое-то мгновение Никифор Феодосиевич колебался, раздумывая, а затем, выслушав ее, предложил:

- Дайте ка ей справку: туберкулез легких.

Когда девушка вышла из кабинета, на осмотр вошел высокий парень, а вслед за ним – Лукашов.

- Присаживайтесь, господин начальник, - предложил ему доктор и подошел к парню.

- Я по делу, -  строго отозвался Лукашов.

- Сию минутку, сейчас осмотрю молодого человека и освобожусь.

Лукашов, молча, отошел к окну.

- Фамилия? – спросил доктор вошедшего парня.

- Савочкин, - ответил парень.

- Как себя чувствуете?

- Превосходно!

- Чем больны? На что жалуетесь?

- Ни на что.

Никифор Феодосиевич все же предложил ему раздеться и стал ослушивать.

- Да, вы действительно здоровы, - заключил он после осмотра и добавил: - Очевидно, придется поехать в Германию.

Мы так и решили с тетей, - сказал парень.

- Вот это молодец, похлопал по плечу Лукашов. Потом бросил взгляд на парня, как на какую-то заморскую диковинку, с усмешкой заметил: - Я только прошу, господин доктор, тщательнее свидетельствовать и всячески отсеивать больных: великой Германии нужны сильные люди.

- Мы и так стараемся, господин начальник. Что же касается этого молодца, то состояние его здоровья не вызывает сомнения. Ну, господин Савочкин, желаю вам, счастливого пути, - сказал Никифор Феодосиевич и кивком головы пригласил Лукашова пройти в соседнюю комнату.

Оставшись наедине, Лукашов сообщил Никифору Феодосиевичу, что есть строго секретный приказ об аресте бывших воинов Красной Армии. Новость эта ускорила события. Теперь медлить было нельзя ни одного часа. Во второй половине дня работа медицинской комиссии была прервана. Весь день и всю ночь подпольщики сообщали «окружающим» о секретном приказе гестапо. Ночью партизанский отряд в количестве восемнадцати человек, под командованием Афонина, забрав оружие, ушел в лес. Это было 30 мая 1942 года

 Сообщение Лукашова подтвердилось. Ровно через день к полицейскому управлению подкатили три машины с немецкими солдатами. Возглавлял отряд лейтенант Герман. Он распределил солдат и полицаев по селам. Одновременно Герман отдал приказ Лукашову заготовить хлеб  для немецкой армии. По этой причине он освободил его от всех прочих операций. Повертевшись в помещении и полистав валявшийся на столе журнал, Герман позвонил в комендатуру и доложил коменданту о принятых мерах. Потом он оставил на дежурстве Яна Майера, сына бургомистерши, а сам вместе с неразлучным дружком ефрейтором Гансом, отправился пьянствовать к Марии Майер.

Во второй половине дня Герман вернулся в полицейское управление. Туда же начали возвращаться и немецкие солдаты. Они доставляли по несколько человек арестованных. Это были в основном те, кто еще обольщал себя надеждой на милосердие немецких властей. Однако вскоре арестованные поняли, что попали в западню.

Принимать их вышел вместе с Марией Майер изрядно выпивший лейтенант Герман. Бычьим взглядом, оглядев присутствующих, он громко спрсил:

- Господин Кондрашов, гда арестованные?

- Вот они, господин лейтенант, - ответил Кондрашов, вытягиваясь перед офицером.

- Это и все?

- Да, господин лейтенант, двадцать три человека.

- А сколько должно быть? – переспросил Герман.

- По нашим подсчетам сто восемьдесять.

- Где же остальные? Почему не все арестованы?

- Они ушли в лес, - Буркнул Крючков.

Казалось, лейтенант не придал значения словам полицейского и что-то соображал.

- Как это ушли в лес? – возмутился ефрейтор Ганс.

- Кто-то успел предупредить их об облаве, - дрожащим голосом пролепетал Струвинский.

- Вот как! – словно опомнившись от пьяного угара, заревел Герман. – Ушли в лес! Может быть на прогулку? Эти тоже могут уйти, куда им вздумается, а потом присоединиться к партизанам.- Могут, господин лейтенант, могут, - поспешил поддержать Кондрашов.

- Ну что ж, чтобы этого не случилось, приказываю арестованных расстрелять.

- За что? Мы что преступники? – послышались голоса арестованных.

Герман повторил приказ на немецком языке, и солдаты, окружив арестованных плотным кольцом, погнали его за село. В овраге среди кустарников арестованные были остановлены. Полупьяный Ганс отдал команду:

- Огонь!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Александр Афонин проснулся рано. Было пасмурно и сыро. Он немного прошелся и,  присев на пень, закурил. Утренний ветер беспокойно трепал листву деревьев, и лес шумел сурово, грозно.

Лес… Когда-то в детстве он был для Афонина полон тайн и ночью навевал чувство страха. Теперь же он приютил его и стал родным домом. Покуривая,  Александр подумывал о действиях отряда и о том, где и как нанести удар по врагу.

С огорчением вспоминалась первая операция. Отряд решил разрушить мост через реку Вихру. Через него к линии фронта проходили подразделения немецкой армии, и шел поток всевозможных немецких грузов. Мост надо было уничтожить. Но как? Отряд не имел еще ни взрывчатки, ни опыта диверсий. Высказывались предложения подпилить мост или же в верховьях реки построить плот-таран и им разрушить сваи. Афонин доложил об этих планах Зораку и Лукашову и в ответ получил приказание сжечь мост. Для поджега моста выделили группу партизан во главе с комсомольцем Павлом Смирновым. В Досугове были обнаружены четыре бочки с горючим, оставленные немцами. Партизаны доставили их к намеченному объекту. Охраны здесь не было. Отряд все же принял меры предосторожности, расставил на главных направлениях посты. Все шло, как предусматривалось планом. Ровно в полночь деревянный мост, перекинутый через реку, облили горючим. По сигналу партизаны с двух сторон подожгли его… Желтый огонь медленно пополз по деревянному настилу, но мост не вспыхнул. Смирнов  заскрежетал зубами: «Проклятье!  Неужто провал?» И забыв об осторожности, влетел на середину моста. Он чиркнул спичкой и бросил ее на разлитую житкость. Опять тоже самое… Плюнув с досады, Смирнов нагнулся и стал дуть на хилый огонь. Усилия были напрасны, огонь, будто придавленный невидимой тяжестью, не разгорался. Смирнов бросил еще несколько зажженных спичек и подал сигнал к отходу.

Через час из села Скреплева прибыли крестьяне. По приказу старосты они принялись тушить еще не загоревшийся по- настоящему мост. Операция сорвалась…партизаны были омрачены. На следующий день выяснилась и причина: оказалось, что накануне ночью жители села откачали горючее из бочек, а вместо него налили воду. Это был предметный урок партизанам.

И вот, получив от Никифора Феодосиевича приказ  об уничтожении другого моста возле села Подберезье, Афонин задумался над очередной операцией. К этому времени партизаны добыли взрывчатку, но теперь мосты охраняли. Партизаны провели разведку и получили нужные данные. Стало известно, что мост охраняют восемь полицаев, которые живут в шалаше, возле крайнего дома села. Никифор Феодосиевич предложил также отряду расправиться с Германом. Он должен появиться на тракте Красный – Смоленк, чтобы отправить колонну автомашин с хлебом. Этим случаем и надлежало воспользоваться партизанам.

На задание вышли ночью. Небо почти сплошь было покрыто облаками и только кое-где виднелись небольшие просветы с мерцающими яркими звездами. Во ржи однотонно, словно обиженные кем-то, перекликались перепела. Казалось, жизнь протекала мирно, и ничто не напоминало о войне. Но война неумолимо свирепствовала не только  на фронте, но и здесь в тылу врага. Партизаны, маскируясь, бесшумно шли к объекту. Когда впереди показались темные контуры моста, они остановились. Несколько бойцов припали к земле и попалзли к селу, стобы блокировать охрану. Остальные последовали дальше. Среди них был и Громадский. В селе запели петухи. Группа остановилась. От нее отделились два бойца и в одно мгновение скрылись под мостом. Затаив дыхание, партизаны не спускали глаз с моста. Но вот мина заложена… Прошла минута, другая, и вдруг округа огласилась сильным раскатистым взрывом. Мост рухнул. Когда все стихло, в селе, словно по сигналу, залаяли собаки. Партизаны, вышедшие на выполнение задания  в лощину, на тракт Монастырщина – Красный – Смоленск, с восторгом наблюдали зарево взрыва. Они радовались удаче товарищей и, выбрав место засады, залегли у обочины дороги, в густых зарослях березняка. Старший группы Василий Рязанов что-то тихо рассказывал, шутил, но ни на минуту не отводил взгляда от шоссе. Товарищи знали веселый нрав Василия и любили его за шутки. Они и сами в шутку звали его просто хлебопеком. Василий не обижался. Он действительно был пекарь и с гордостью рассказывал о своем ремесле: «Печь хлеб – это не дрова рубить. После войны я заберу вас к себе на Волгу, в Горький, и мы напечем таких кренделей, что пальчики оближите.

Наступило утро. Вдалеке послышался шум машины. Василий насторожился и деловито произнес:

- Внимание!

Бойцы, находившиеся рядом, схватились за гранаты. В лощину спускались две машины. Первая из них была легковая, и Василий сразу узнал машину Германа. Партизаны замерли и с затаенным дыханием приготовились к атаке. С каждой минутой напряжение все более нарастало. Однако в метрах стапятидесяти от них машины неожиданно остановились. На шоссе выскочили немцы. Теперь не было сомнения, что среди них находится и восьмипудовый Герман со своей тенью – Гансом. Медленно обойдя машину, Герман закурил, а шофер уткнулся в машину, устранять какую- то неисправность. Солдаты тоже курили, потягивались, о чем-то спорили, а некоторые напряженно посматривали по сторонам.

- Вот гады, чуть-чуть недотянули…, - тихо прошептал один из партизан.

Василий погрозил товарищу пальцем. Тот понял и умолк. Герман еще раз прошелся возле машины, что-то сказал водителю, а затем отдал команду солдатам. Они сели в кузов и машины одна за другой тронулись. Расстояние между немцами и партизанами сокращалось…

И вот Рязанов скомандовал

- Огонь!

Несколько гранат полетело в сторону фашистов. Раздались глухие взрывы. Машины заскрежетали, задняя наскочила на переднюю, и обе повалились в кювет…

После успешно проведенной операции по взрыву моста подозрения к Громадскому несколько рассеялись. Никифор Феодосиевич в дневнике пометил: «Громадский, по утверждению полка, не предатель. Его судили – помиловали. Дали задание – выполнил. И все-таки я к нему осторожен. Еще и еще предупреждаю командование: уж слишком много улик. Возможно, что пуля подействовала. Возможно, что был на пути к предательству».

Так думал Никифор Феодосиевич. И все же от подпольщиков ускользнуло одно обстоятельство. Однажды, вскоре после того, как Громадский не явился к партизанам, к старосте села Досугово Хрисаненкову подъехали Ходкевич и Царев. Они решили кое-что здесь поразведать. К старостам присоединилась Майер. Компания подвыпила. Во время попойки Хрисаненков пригласил своего батрака Громадского. Захмелевший Ходкевич подошел к Громадскому со стаканом самогона и предложил:

- На, выпей, друг!

- Спасибо, не пью, - отозвался Громадский.

-Ха-ха-ха, тоже  мне девица красная, душа ясная, откуда ты, непорочная? – рассмеялся Царев. – Не видел я еще такого молодца, который бы отказывался бы от рюмочки винца.

- Пей, не ломайся, - буркнула сморщившаяся Майер.

- Да, ты брат, видимо шутишь, - усомнился Ходкевич.

Громадский растерялся и, как послушный пес, уставился на своего хозяина. Тот подморгнул ему и кивком головы дал понять, что можно пить. Тогда он поблагодарил присутствующих и одним махом опорожнил стакан.

- Вот это непьющий! – удивился Ходкевич и, сощурив глаза, нагло спросил: - Послушай, приятель, а почему тебя немцы не расстреляли, а?

- Меня? – удивился Громадский.

- Да, тебя.

- А за что?

- Как за что? Ты был солдатом Красной Армии.

- Был.

- Немцев бил?

- Я не бил, солдаты разные бывают, - возразил Громадский.

- Ишь ты, а в чем твое отличие?

- Я ведь служил в армии не по своей воле, меня призвали.

- Знаем мы, что такое не по своей воле, - усмехнулся Ходкевич. – Да еще, наверное, шумел о том, что мы, мол, разгромим , раздавим любого врага, и обо всем таком прочем, чем напичкали тебя большевики. А вон, видишь, как получилось, - все наоборот.

- А при чем тут я и для чего вы мне это напоминаете? – загорячился Громадский.

- Для того чтобы ты понял, что Советской России наступил конец. Немецкие войска придвинулись уже к Кавказу. Нынче-завра их поддержит Турция, и Кавказа как не бывало.

- А Россия без Кавказа, что человек без ног, - съехидничал Царев. – Нефть на войне, что хлеб для солдата.

- Конец нефти – конец и большевикам, - тявкнула Майер.

А Ходкевич продолжал:

- Большевистская оборона прорвана всюду, и скоро армия фюрера будет на Волге. Тогда Япония постарается не отстать от Германии. Так что дальнейших разъяснений не требуется.

- Совершенно верно! – стукнув от восторга по столу кулаком, воскликнул Царев. – И, как я понимаю, большевикам остается только один выход – галстук из пеньковой веревки.

- Ну и что ж дальше? – взволнованно переспросил Громадский.

- Дальше, - сказвл Ходкевич, - ты должен сам соображать… Я считаю, что тебе надо идти в партизаны.

- В партизаны? – воскликнул Громадский.

- Да, в партизаны, - повторил Ходкевич.

Все присутствующие уставились на старшину, не понимая смысла этого предложения.

- В партизаны я не пойду тем более, дело проиграно. А потом я имею счеты с большевиками, так что с ними мне не по пути.

- По какому же поводу у тебя с ними счеты? – спросила Майер.

- Да есть такие. В тридцатых годах отца в Сибирь запрятали.

- Значит, раскулачили? – переспросил Царев.

- Да, вроде того, Громадский махнул рукой и без разрешения выпил второй стакан самогона.

- Это кстати, - обрадовался Ходкевич. – Тебе придется разыскать партизанский лагерь и влиться в отряд.

- Нет, я не хочу… - запротестовал Громадский.

- А я говорю, пойдешь! – пригрозил Ходкевич. -  Побудешь там месяца два-три, войдешь в доверие, а затем поможешь разделаться с ними.

- Надо узнать еще, через кого они поддерживают связь с местным населением, - заметил раскрасневшийся мордастый Хрисаненков и, пригладив ладонью черные волосы, почесал затылок.

- В отряде опасно.

- А здесь не опасно? Ты думаешь, староста так и будет все время тебя прикрывать? К тому же мы тебя не навсегда посылаем. Выполнишь задание и получай назначение, должностей у нас впереди будет много. Так что спеши к горячему пирогу попасть вовремя, - пояснил Ходкевич.

- Хорошо, - согласился Громадский и стал строить планы об уходе в отряд.

Но события опередили его, и он, вопреки своим расчетам, был доставлен в отряд под конвоем.