Размер шрифта:
Цвета сайта:
Настройки:

Интервал между буквами (Кернинг):

Стандартный Средний Большой

Размер шрифта:

14 20 28

Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Монастырщинское межпоселенческое централизованное библиотечное объединение»
Версия для слабовидящих
8 (48148) 4-20-20

Память как бессмертие

Антонина Сиглаёва «Воспоминания о войне» (продолжение)

Его судьба очень интересна. Когда мы уже уехали, он получил приказ на лошади верхом прибыть в Монастырщину. Там собрался целый отряд коммунистов, ответственных работников. Поехали в заранее намеченное место. На них напали немцы, многих поубивали, а остальных взяли в плен. При них не было никакого оружия, только партбилеты. Дядю Колю привели к большому сараю и с трудом туда затолкали, так как он был полон людей, что даже стоять было невозможно. Все чувствовали себя обречёнными. Утром открылась дверь, и он прямо выпал наружу. Немец опять закрыл дверь, а дяде Коле дал ведро и повёл к кухне. Дорогой он показал на солнце, на сарай, и пальцем изобразил оружие и сказал: «Пух, пух!»... Дядя и так знал, что их всех расстреляют, а тут совсем тошно стало. Немец дошёл до кухни, взял ведро, показал дяде, чтобы он ждал его и вошёл в помещение. А пленные подходили, брали лопаты, становились в строй, и их вели на ремонт дороги. Дядя схватил лопату и встал в строй этих пленных. Только отошли немного, как он услышал скрип двери и окрики немца. Но он даже не повернул головы, хотя, как он рассказывал, голова сама поворачивалась, и он другой рукой её удерживал. Во время работы он стал присматриваться, где бы лучше убежать. Когда охраняющие немцы расслабились, сели перекусить, дядя незаметно шмыгнул в овраг и побежал. Смоленщину он очень хорошо знал, поэтому оврагами добрался до Багрецов. Там тоже были немцы, но он всех жителей знал и пошёл ночью к многодетной матери, которой много помогал. Она его приняла, обмыла, накормила и сказала: «Васильевич, тебе надо уходить, а то все вместе погибнем». Он и сам это понимал. Ночью опять оврагами стал пробираться в село Завидовку, где жила его тёща. Два года он скрывался в подвале, ночью выходил на свежий воздух. Ходили слухи, что появился Сиглаев и что видели его ночью. Пришли полицаи, стали допрашивать тёщу. Обыскали дом, сарай, чердак, подвал. А у неё в подвале от печки до стенки было узкое пространство, он там прятался, его и не заметили. Тёщу стали бить дубинками. Она кричала и богом клялась, что зятя не видела и не знает, где он. Дядя Коля ночью ходил в село Туфля, где жил мамин родной брат Гаврик. Были слухи, что в Тёмном лесу появились партизаны. Дядя Гаврик ему рассказал, что приезжал в Монастырщину, забрал кое-какие наши вещи и свиней. Но пришли партизаны и сказали: «Гавриил Филиппович, отдайте вещи и продукты вашего зятя партизанам. Он коммунист и для победы ничего не пожалеет».  Дядя Гаврик отдал им все наши и свои полушубки, валенки. Но связи с партизанами не было и где конкретно их искать, не известно. Дядя моей мамы Иосиф был старостой в этом селе. Немцы хотели своего поставить, но народ уговорил дядю Иосифа, хотя он был уже старым и больным эпилепсией, после империалистической войны. Он очень помог людям. Когда хотели молодёжь отправлять в Германию, он предупредил, и все ушли в лес. Потом скот хотели забрать – его отогнали в лес и сторожили по очереди. Дядя Иосиф тоже не смог помочь дяде Коле связаться с партизанами, потому что они приходили ночью и тут же исчезали. Дядя Иосиф к их приходу заранее готовил продукты и одежду. Так как немцы не стояли в этой деревне, дядя Коля решил там ждать партизан. А когда они пришли, он ушёл с ними. Когда освобождали Монастырщину, этот партизанский отряд здорово помог Армии. В Монастырщине стали восстанавливать советскую власть и дядю Колю как местного оставили председателем сельсовета. Когда он всё восстановил, навёл порядок, появился райисполком и райком партии, и у него спросили: «Где Вы были во время оккупации?» А он в партизанском отряде не взял никакой справки, этот отряд влился в Армию, в то время разыскать его было невозможно. Дядю Колю направили в штрафной батальон, где он в одном из боёв был тяжело ранен, потерял правую руку. Тётя Нюра с детьми поехала в село Завидовка к матери. Валю отпустили на короткое время, и мы с ней поехали в Монастырщину. Валя должна была вернуться, раньше по своей воле не увольнялись. Валя съездила в село Семоржа, где жили родители её мужа. Оказывается, они забрали все их вещи, зарыли в подполе. И постоянно просушивали целую ночь на заранее протопленной печи и опять зарывали. Валя наша по тем временам оказалась очень богатой. Добротные и красивые вещи привезли на телеге. Она их забрала с собой в Растворово, где уже жила не-далеко от школы у очень хорошей женщины. С ней жила ещё одна молодая женщина, которая втёрлась в доверие Вали и хозяйки и сделала для них большую подлость. Валя там заболела туберкулёзом, и её положили в тубдеспансер в Калуге. А хозяйке срочно потребовалось выехать на время к родственникам. Эта Валина подруга забрала все ценные вещи Вали и хозяйки, зарыла их на лугу и подожгла дом. Её арестовали и осудили. Она попросилась повидаться с Валей и попросить у неё прощения. Она заходит в Валином зимнем пальто и её валенках. Говорит: «Прости, на меня что-то нашло, я тебе всё время завидовала, что ты такая грамотная, красивая, хорошо одета, и я всё время злилась». Валя ей сказала, что человеческой подлости нет предела: «Ведь я больная, а мне даже одеть нечего. Снимай моё пальто и валенки». Она всё сняла и ушла. Валя с открытой формой туберкулёза и II гр. Инвалидности приехала к нам в Монастырщину. Родственники из деревни присылали мёд, масло топлёное, кур, но это было всё для Вали.

Папу после ранения и контузии подлечили и направили на Дальний Восток, где он потом участвовал в боях. Он выслал денег Вале на путёвку в санаторий Сосновый Бор под Москвой. Мы получили от неё несколько писем, где она писала, что чувствует себя лучше. Ходит в соседнее село, где покупает яйца и молоко. А потом писем не стало. Пришло письмо от главного врача, что Валя умерла, приезжайте хоронить. Пока письмо дошло, её уже схоронили. Но мама с родственником из её деревни поехала. Этот дядя Роман очень помог нам и деньгами, и продуктами, так как всё, что было, мы отдали Вале. Когда они приехали туда, им показали могилку, они её поправили, поплакали и пошли в санаторий за Валиными вещами. Ни вещей, ни денег не оказалось. Так и вернулись.

А до отъезда Вали мы получили письмо от женщины, где её муж с солдатами останавливался. Он дал ей адрес и просил: «Если я не вернусь, сообщите моей жене, она сейчас у своих родителей по этому адресу». Она положила адрес за икону. Несколько раз они ходили в бой, но Ваня был жив. А потом вернулись солдаты и сказали: «Наш капитан убит». Она этот адрес хранила и, когда поняла, что Смоленщина освобождена, написала эту страшную весть. Валя уже была больная, в Смоленском туб-диспансере ей ничем не помогли, а тут такое известие. Она совсем слегла. Раньше не было такого лекарства от туберкулёза, как сейчас, за год полностью вылечивают. Так и умерла, бедная, в 25 лет, красивая, молодая, умная.

Наша семья потеряла Валю, её сына Володю, мужа Ивана, бабушку. Дядя Коля остался инвалидом, исключили из партии. Папа после ранения был нашпигован осколками, они давали страшную боль и в жару и в холод. Я этих немцев ненавижу, чтобы они были прокляты во веки веков. Сколько страдания нашим людям принесли. И я никогда не поверю всяким писакам о том, что Сталин преступно игнорировал сообщения о войне. В то время нужно было любой ценой выиграть время для вооружения, все средства уходили в промышленность и в мирное строительство. Воевать было нечем. Отсюда договор о мире, эшелоны с пшеницей и др. продуктами в Германию. Я смотрю, сейчас все стали стратегами, умными политиками и все критикуют, критикуют. Оказался бы такой критикан на месте тех командиров под Калугой, может по-другому бы смотрел на всё. Раны бы ему перевязали грязными бинтами, пить дали тухлой воды из лужи, а товарищей убитых сбросили бы на его глазах в окоп. А в небе и на земле немцы-варвары никого не щадят. И при таком массовом отступлении был порядок, и, благодаря этому порядку и дисциплине, а также любви русских к своей Родине, мы победили.

Когда мы вернулись в Монастырщину, наш дом был пустой. Во второй половине жили соседи Грачёвы. Сам хозяин стал начальником полиции, а 2 его сына – полицаями. Когда дядя Гаврик приехал за нашими вещами, как просила его мама в письме, там уже всё ценное забрали Грачёвы, мама даже ключ им оставила. В доме стояли немцы, двое из которых пострадали от папиных охотничьих припасов. В спальне на стене висело папино охотничье ружьё, из которого немец решил пострелять. Что получилось, никто не знает. Но ружьё почему-то взорвалось, и немца здорово поранило. Папа был председателем охотничьего хозяйства и на всех получал боеприпасы, которые хранил в сундучке. Немцы добрались до них и стали рассматривать. Порох лежал в жестяной коробке, где было написано: «Ландрин». С папиросой в зубах немец стал открывать, на порох попал пепел и горевшие табачины, и он взорвался. Немец ослеп. Эти случаи рассказывали нам Медведниковы и Боровиковы. А мама сказала – это за наши страдания. Соседи вернули часть вещей и, самое главное,  мамино приданное, сделанное руками её родных братьев: это 2 кровати, сундуки, стол, диван деревянный (канапка) и швейную машинку. Грачёвы куда-то исчезли с немцами. А потом где-то старого поймали, но по возрасту и болезни не расстреляли. Он жил в деревне. Однажды в базарный день он шёл по нашей улице, а мы с мамой были во дворе. Он остановился, сказал: «Прости, Филипповна», и встал на колени. Мы с мамой ничего не сказали, только смотрели, как он долго не мог встать с колен.

Ляля, вот вкратце моя война. Я писала несколько дней, дрожали руки и путались мысли. Я не буду перечитывать, там, наверное, много ошибок, но не столько от неграмотности, а от нагромождения мыслей и волнения. Оказывается, так подробно и последовательно я вспоминала войну впервые после её окончания.

До свидания. Целую. Тоня.

22.5.2000 г.   Остался 1 месяц до начала войны…

 

26.7.2000 г.

…Ляля, я когда читала твоё письмо в ответ на моё о войне, я как бы вновь прошла этот путь бед и несчастий. Когда читала твоё письмо, вспомнила примерно такую же оценку тёти Нюры. Я приехала к дяде Коле с тётей Нюрой в Шумячи на 45-й год Победы. Дядя Коля от радости был сам не свой, и тётя Нюра тоже рада. Накрыла вкуснейший деревенский стол с неизменной яичницей с салом. Дядя Коля достал что-то дорогое, спиртное… За встречу и за праздник выпили все. Тётя Нюра захмелела и стала вспоминать войну. Особенно то время, когда все заболели сыпным тифом. Говорит: «Поселили нас на окраине деревни и над входом прибили доску с надписью: «Карантин, сыпной тиф». Все лежат вповалку с температурой и бредом. Есть нечего, никаких лекарств, из жителей никто не заходит. И если бы не Тоня, мы бы все поумирали. Она ходила в се-ло, её жалели и давали кто кусок хлеба, то картошки, то молока бутылку. Она всё это приносила домой, жевала хлеб и делала из тряпки соску для Вовы. Тёрла мороженую картошку и пекла её в банках. Собирала грачиные яйца, варила их и кормила нас». Дядя Коля расплакался, и мы тоже. «А потом, - продолжа тётя Нюра, -  пошла к председателю колхоза просить подводу, чтобы отвезти сестру Валю в больницу… А потом бабушке стало очень плохо. Опять Тоня ходила хлопотала насчёт подводы и возницы. Мороженая картошка на поле погнила, яиц грачиных не стало. Выписали в колхозе капусту почти полностью сгнившую. Так она её очищала почти до кочерыжки, мыла в речке, а потом варила. Болезнь отступала, но появился аппетит и головокружение от голода, и Тоня ходила побираться». Тут дядя Коля опять расплакался. Я давай его успокаивать, говорю: «Дядя Коля, не переживайте, я никогда не побиралась, то есть не просила. Просто, вид-но, я так жалко выглядела, что люди меня жалели и давали, что могли. Однажды женщина из другой деревни пригласила меня к себе. Я пошла на другой день и попала к обеду. Меня посадили за стол, налили целую миску картофельного супа, заправленного салом, дали кусок хлеба, потом дали кружку молока и опять кусок хлеба. У меня от такой обильной еды живот раздулся и мне было стыдно, что я так «напузырилась». Эта женщина наложила мне картошки в сумку, хлеба ломоть и молока. Сумку помогла донести до окраины. Когда шли, другие женщины выходили и спрашивали, кто я и зачем пришла. Когда узнали от женщины, что мы беженцы и все заболели и голодаем, они позвали придти в следующий раз к ним. Хоть и стыдно было, но пришлось идти, так как эти продукты все съели. Я пошла к первой женщине, она приняла меня хорошо, покормила и повела к тем, что звали. Мне наложили картошки, немного хлеба дали и молока. Я еле дотащила эту провизию и от радости все 3 км пела. А на окраине этой деревни женщина сказала: «Приходи в следующий раз сразу ко мне»… и дала тоже картошки, молока и жёлтый кусок сала. Больше я туда не ходила, потому что кто мог, дал продуктов. Сами жили бедно. Стало уже тепло и тётя Нюра с Валей пошли за несколько километров в город Мещовск менять вещи на продукты. Там они нечаянно встретили папу, который нас искал, а мы его. Ответы приходили неутешительные, а он оказался рядом. С этого момента нам стало легче. Папа выписал литер, по которому мы получали немного продуктов и денег. Ну, конечно, он привозил из части макароны, крупы, подсолнечное масло. Там ему выписывали для семьи беженцев. Валя получила направление в школу работать и взяла меня с собой. А мама и тётя Нюра остались работать в том колхозе.

…Папа никогда ничего героического не рассказывал, хотя наград много имел. Я помню только один случай, но он не героический, а скорее курьёзный. Наверное, это было где-то в Смоленской или Калужской области. Часть, где он проходил службу, попала в окружение и вырваться не могла, так как были почти невооружённые. Командир части поручил папе как местному жителю найти возможность подобраться поближе к немцам и захватить «языка». Очевидно, с ним были солдаты. Папе удалось захватить офицера высокого ранга, когда он справлял свои естественные надобности. Его допросили, он указал по карте, где немцы, а где наши. А так как папа действительно знал эти места, он провёл без боя и вывел к своим. Командир части наградил папу очками и обручальным кольцом с бриллиантом, которые взяли у немца, а его расстреляли. Папа эти очки носил всё время, а кольцо подарил мне. А я Лене. Так у нас этот печальный трофей до сих пор. Я рассказала Лене о происхождении этого кольца. Она удивилась, как это можно наградить очками и кольцом. На что я ей ответила, что в то время не оказалось под рукой Золотой Звезды Героя, но от радости, что спаслись, хоть как-то отмети-ли этот подвиг в лесах Смоленщины.

 

5.05.03 г.

…Вот и ещё один День Победы. Побольше бы нам прожить таких радостных дней. Несмотря на голод и разруху, радости не было конца. И как быстро всё восстанавливалось, карточки уже в 1947 году отменили. Все обязаны были трудиться. И даже мы, школьники, постоянно работали в колхозе. Тяжело было, но все понимали: «Надо!»…

 

30.05.03 г.

…Спасибо тебе за поздравление с Днём Победы. Такая красивая открытка и замечательные стихи, может, это твои? Я День Победы провела в глубокой печали. А начала плакать с 8 мая, когда Путин был в Туле и говорили о том, что несмотря на постоянные обстрелы, оружейные заводы смогли вывезти и за 20 дней восстановить на новом месте. И у Путина на лице была такая гордость. А передо мной как мираж представилась такая картина: рвутся снаряды, все бегут куда-то, наша лошадь понесла, обезумев от страха, а потом телега застряла между трамвайными рельсами. Мама и тётя Нюра удерживают лошадь за уздцы и руками закрывают ей глаза, мы с Валей толкаем сзади, упираясь изо всех сил, но сдвинуть не можем. Бабушка сидит на телеге: на одной руке двухмесячный Вовочка, на другой – двухгодовалая Валя, а между ног зажала пятилетнего Лёню, чтобы не выбросило их из телеги. Все кричат и дети, и взрослые, сирена воет. Мимо пробегали солдаты, бабушка как взвоет: «Детухны, сыночки, помогите ради бога, мои сыночки тоже воюют, спасите нас. Несколько солдат подняли телегу с бабушкой, детьми и небольшим скарбом, а мама и тётя Нюра повели лошадь и таким образом перетащили на дорогу. Бабушка плачет, благодарит, слёзы у неё текут ручьями из глаз и из носа, но руки заняты детьми и всё это течёт ей на грудь.

Я, видно, очень испугалась, какой-то ступор на меня нашёл. Я плохо помню, как мы выбрались из Тулы и дорогу до Рязани. Уже в Рязани у меня про-светлело в голове, мы несколько дней жили на окраине, в город нас не пускали. А потом забрали у нас лошадь, а нас поселили в каком-то учреждении, которое эвакуировалось и стояло пустое. Я тебе писала об этом…

Раньше этот праздник мы отмечали с радостью, пели военные песни. Рассказывали какие-то смешные истории, анекдоты. А сейчас, к старости, радость Победы сменяется печалью. Вот мой друг Андрюша, когда поздравляла его, плакал, вспоминал Сталинградскую битву, этот домик Павлова, где их долбил немец и днём и ночью, голод, жажду, они ели только ржаные зёрна и четверо суток ему пришлось пролежать в воронке с холодной водой. Сейчас ноги не ходят. Поэтому я посмотрела только парад и больше не подходила к телевизору, потому что вид старых ветеранов, их воспоминания, военные фильмы вызывали у меня слёзы и глубокую печаль.

2010 год

Назад

Праздники России

Задать вопрос

Продление книги

Культурное наследие земли Смоленской

 

 

Библиотека рекомендует

Литвинов, Л.В. Фёдор Русаков. Судьба защитника Отечества.

Осипов, А.И. Любовь, брак, семья.

© Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Монастырщинское межпоселенческое централизованное библиотечное объединение», 2024

Web-canape — создание сайтов и продвижение

Яндекс.Метрика

Главная | RSS лента

216130, Смоленская обл., п.Монастырщина, ул.Советская д.16
8 (48148) 4-20-20
mcbo60@yandex.ru