Память как бессмертие

О войне мы помним, и нам трудно забыть те события, в которых мы были участниками: наше прятанье в овраге при отступление немцев и страх от гудения бомбардировщиков, и грохот, и пожарища.

Я хорошо помню начало войны, как немцы вошли в Монастырщину. Я была очевидцем их появления на улице Ленина, где мы жили. Три мотоцикла с колясками остановились на перекрёстке переулка, через который можно было проехать на Советскую улицу и к нашему кинотеатру (до войны во всяком случае он был кинотеатром). Постояли они недолго и уехали. Как потом стало ясно, они взломали магазин и начался грабёж… Что взяли немцы не знаю, но наш народ разграбил всё-всё.  Даже наша Тамара ходила смотреть на немцев. Мы с мамой принесли эту новость на окраину, где мы прятались и при отступлении наших войск, и  боялись наступления  немцев.  

В разграбленный магазин с подружкой они заглянули – и вот она принесла куклу с закрывающимися глазами, за что от мамы получила хорошую взбучку, но кукла так и осталась тогда. Мы с ней очень долго играли. У нас такой раньше не было. Началась оккупация.

Перед нашим домом создали гетто, куда были согнаны все евреи. Прямо напротив были ворота гетто, потом на них сделали перекладину для виселицы. Вначале, за хранение типографского шрифта,  повесили шестерых евреев, которые висели шесть дней, затем, одного парня-партизана, которого вешали полуживого, и, когда пришли наши, повесили завуча нашей школы Космачевского за связь с немцами. Всё это было у нас перед глазами. Когда совершались карательные экзекуции, всех жителей выгоняли из домов смотреть. Из наших окон было видно, как евреев расстреливали, как их выводили партиями из подвалов сырзавода, подводили к оврагам, которых было много за речкой Железняк, и расстреливали.

При немцах открыли школу на Советской улице (за почтой на правой стороне). Там было два класса. Я помню, нам ввели в изучение белорусский язык и Закон божий. С этого времени я помню молитву «Отче наш». Четвёртый класс я закончила здесь, а потом перешли учиться на Голынщину.

На уроки приходили немцы с комендантом. В один из таких приходов немец посмотрел на меня и решил, что я еврейка, стал спрашивать у коменданта, а комендант (фамилия его, кажется, Савельев) знал моего отца, который заверил, что я русская. Я онемела от ужаса. До сих пор евреи меня принимают за свою, наверное, что-то есть, раз даже немец принял за еврейку.

Ты помнишь этот день 9 мая 1945 года в Монастырщине? Ликованию нашему от сообщения, что кончилась война и, наконец, настал День Победы, не было границ.  Я вспоминаю, как нас рано утром, часа в четыре, ещё только начинался рассвет, разбудила стуком в окно Ира Медведникова (она жила на одной улице с Тоней Сиглаевой). От неё мы узнали о капитуляции немцев и о конце войны и понесли эту радостную весть в другие дома: стучали в окна и двери, поздравляли с Победой. Занятия в школе отменили, все торжественно собрались на митинг! И столько было слёз и горести, и радости сразу…

Мой отец был участником Великой Отечественной войны все четыре года. Вернулся, но о войне нам ничего не рассказывал, наверно, потому, что мы все у него девочки. А, может, и потому, что всё было свежо в памяти и так, и не было принято делиться тяжёлыми воспоминаниями.

В нашей семье, кто помнит войну, осталась я одна. Мои дети и зять о войне знают только из литературы да по фильмам. Участником Великой Отечественной войны был муж Тамары, но его уже нет, умер шесть лет тому назад.

С каждым годом участников войны становится всё меньше и меньше, но всё так же воспоминания оживают в нашей памяти детского времени в канун этого Дня. Дня нашей тяжёлой Победы.

Валентина Андреенкова

(Андронова тогда)

Май 2010 года,

г. Смоленск