Памяти мирных жителей

Светлой памяти тех, кто расстреляны, сожжены, закопаны живыми, отравлены в душегубках, замучены в застенках гестапо,- светлой и вечной памяти всех мирных смолян, погибших от рук немецко-фашистских захватчиков в период оккупации Смоленской области

П О С В Я Щ А Е Т С Я

КНИГА ПАМЯТИ МИРНЫХ ЖИТЕЛЕЙ (том 5-й).- Смоленск: Смядынь, 2005.- 584 с. 

 

Этот том Смоленской областной Книги Памяти мирных жителей посвящен Кардымовскому, Монастырщинскому, Духовщинскому, Пречистинскому, Холм-Жирковскому и Батуринскому районам периода оккупации в годы Великой Отечественной войны (1941-1943 гг.).

По каждому из вышеназванных районов материал расположен по следующим разделам: район накануне фашистской оккупации, материальный ущерб, зверства фашистских захватчиков над мирным населением, поименный список мирных жителей, погибших в период оккупации, перечень могил, памятников, обелисков в честь погибших мирных жителей, фотографии, иллюстрирующие все это.

На этой странице мы представляем посетителям сайта ту часть Книги Памяти, которая рассказывает о Монастырщинском районе.

 

МОНАСТЫРЩИНСКИЙ РАЙОН НАКАНУНЕ ОККУПАЦИИ

Монастырщинский район был образован в 1929 году на территории бывшего Краснинского и Мстиславского уездов.

Оккупирован 16 июля 1941 года — освобожден 26 сентяб­ря 1943 года.

До войны в районе имелось 226 колхозов, 3 совхоза (Доброселье, Носково, Скреплево), 337 населенных пунктов, 5 сред­них, 28 неполных средних, 62 начальные школы, 30 изб-чи­тален, 1 клуб районного значения, 6 библиотек, 1 кинотеатр, 5 кинопередвижек.

До оккупации в районе проживали 59 689 человек.

Район относился к группе льноводно-животноводческих. В 226 колхозах было 12 805 крестьянских хозяйств. Скота в кол­хозах имелось: коров — 8692, свиней — 2642, лошадей — 11 457, овец — 8350, птицы — 15 785 голов.

Посевная площадь составляла 63 617 га.

В районе было 2 МТС, 120 тракторов, 17 льнотеребилок, 5 комбайнов, 12 грузовых автомобилей.

В райцентре был детский сад на 75 мест, Соболевское педучилище, межрайонная колхозная школа.

В районе имелись 4 больницы, 9 фельдшерско-акушерских пунктов, 7 врачебных амбулаторий, 2 аптеки, рентген-каби­нет, зубоврачебный кабинет.

Район имел электростанцию мощностью 25 квт. Протя­женность дорог составляла 442 км, количество мостов — 70.

В районе имелось: 12 маслосырзаводов, спиртзавод, райпромкомбинат, пищекомбинат, 6 хлебопекарен, хлопкочесальня артель «Прогресс», сапожная артель «Красная Заря», артель «Ударник» по производству крахмала, кузнечная ар­тель «Красный металлист», швейная артель «Красное Знамя», торфоартели «Энергия» и «Смена леса».

В  районе  имелось лесов:  государственного  значения — 8000 га, местного значения — 3000 га.

Район имел телеграфно-телефонную и радиосвязь. 23 сель­совета из 30 были телефонизированы, длина проводов связи составила 262 километра. Имелось 3 радиоузла и 23 почтовых отделения.

 

МАТЕРИАЛЬНЫЙ УЩЕРБ, НАНЕСЕННЫЙ МОНАСТЫРЩИНСКОМУ РАЙОНУ 

В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ

В 1941 году немецкие воинские части, проходившие по району, грабили население, государственное имущество школ, учреждений, кооперации, колхозов, превращали культурно-массовые очаги в склады, стоянки и т. д.

Отступая в 1943 году, немцы увозили награбленное иму­щество, сжигали дома и постройки, угоняли скот и людей.

За период оккупации фашисты нанесли району огромный материальный урон: сожжено и разрушено жилых домов -1835, скотных дворов — 222, мельниц колхозных — 11, коню­шен — 218, бань колхозных — 110, клубов и красных угол­ков — 67, школ — 30.

Были полностью уничтожены: льнозавод, спиртзавод, маслопром, райпромкомбинат, пищекомбинат, все артели. Раз­рушены здания 10 церквей, уничтожен и угнан весь скот.

Общий ущерб по району составил 1 507 147 585 рублей.

 

ФАШИСТСКИЙ «НОВЫЙ ПОРЯДОК» В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ 

МОНАСТЫРЩИНСКОГО РАЙОНА

Гитлеровцы силой оружия вводили свой «новый порядок». В райцентре было организовано районное управление, в со­став которого входили: земельный отдел, школьный отдел, биржа труда, отдел пропаганды и агитации. Полевая комен­датура размещалась в здании райисполкома, жандармерия — в больничном городке районного центра, гестапо — в здании нарсуда, служба безопасности — в здании РО НКВД, полевая жандармерия располагалась вместе с гестапо. Сельскохозяй­ственная комендатура находилась в Монастырщинском ро­дильном доме, вторая сельскохозяйственная комендатура — в совхозе Доброселье и подчинялась Монастырщинской сельхозкомендатуре.

В районе немецкие оккупанты для борьбы с партизанским движением организовали 10 участков полиции с численно­стью полицейских до 450 человек. Кроме того, в райцентре был организован полицейский отряд охраны до 60 человек. Основной полицейский отряд был № 7 под командованием Кленова-Константинова, который входил в непосредствен­ное подчинение полевого коменданта. Карательным отрядом Кленова проведено 12 экспедиций, в результате которых было убито до 20 человек партизан и 8 человек арестовано лично Кленовым.

Места расположения полицейских отрядов и фамилии их начальников:

1.  п. Монастырщина — начальник Глухов,

2.  д. Любавичи — начальник Суриков,

3.  д. Татарск — начальник Прокофьев,

4.  д. Досугово — начальник Новиков,

5.  д. Стегримово — начальник Кремлев,

6.  д. Сычевка — начальник Корольков,

7.  п. Монастырщина — начальник Кленов-Константинов,

8.  совхоз «Доброселье» — начальник Громатский,

9.  д. Кадино — начальник Залуцкий,

10. д. Лыза — начальник Толетенков Иван Игнатьевич.

Начальником района (в период массовых расстрелов) был Савельев, его заместителем — Емельянов (оба местные жите­ли, изменники родины).

Заместителем полевого коменданта был немец Шварцман. Сельскохозяйственным комендантом — немец Бельц. Налого­вую политику в районе проводил Клямер Павел Венедикто­вич (житель г. Смоленска).

Полевым комендантом был немец майор Берман, помощником полевого коменданта — капитан Френцель, вторым помощником — капитан Тим.

Лучшие земли в районе раздавались изменникам роди­ны — полицейским, добровольно перешедшим на сторону фашистов, активно проявившим себя в борьбе с партизана­ми, старостам, старшинам, бывшим кулакам и предателям.

Изменник родины Савельев за свою лакейскую службу проклятым немцам получил в Монастырщине 170 га земли. Эта земля обрабатывалась местными крестьянами бесплатно и была освобождена от всяких налогов.

Со всех остальных сельских жителей налоги взимались натуральные и денежные с надела и души. Натуральные на­логи взимались без учета количества семьи, ее трудоспособ­ности, денежные налоги — подворно или с человека. Мясоналог давался на деревню (общину), доводилось количество коров.

Староста со своими подручными определял, кто из кре­стьян должен сдать немцам корову. В первую очередь отбира­лись коровы у семей колхозного актива, коммунистов, крас­ноармейцев, призванных в РККА и малосемейных. Жалобы и ходатайства в расчет не принимались.

Крестьянин же, получивший от одного до трех гектаров, был обязан сдать немцам от 12 до 20 пудов зерновых с га. Сеял или не сеял, а сдавай. Каждый крестьянский двор дол­жен был вносить подворный налог — 120 рублей, налог на трудоспособного — 60 рублей, дорожный налог — 35 рублей, налог с коровы — 100 рублей, с овцы и свиньи — по 50 руб­лей, за собаку — 100 рублей, а если она не привязана — 500 рублей, за кошку — 35 рублей, за пропуск из деревни в деревню — 5 рублей, за справку на помол зерна — 5 рублей и пропуск на мельницу — 5 рублей, за дымовую трубу ежеме­сячно — 5 рублей, за окно на улицу — 20-25 рублей, за по­сещение больницы — первый раз 3 рубля, второй — 5 рублей, за лечение в больнице (за сутки) — 10 рублей (на своих хар­чах, со своей постельной принадлежностью).

Молока с коровы крестьянин должен был сдать 360-400 литров. За невыполнение налога по молоку отбиралась корова. Были уже деревни, в которых не осталось ни одной коровы. Но это еще не все. Крестьянина заставляли платить полицейским, бургомистрам за лакейскую службу гитлеров­цам в среднем по 6 пудов хлеба с каждой деревни.

Нередко к домам колхозников подъезжали немецкие ма­шины, забирали весь скот, хлеб, птицу, одежду, обувь, сельхозинвентарь и все, что им понравилось.

За невыполнение налогов — штрафы, аресты, телесные наказания, расстрел и виселица.

В д. Подерни Райского с/совета (Раевского) за невыполне­ние налогов хлебосдачи повесили жителя Магидова. Немецко-фашистские захватчики грабили крестьян, душили их по­борами и налогами, физически истребляли мирных жителей. По Монастырщинскому району за один только февраль 1942 года было казнено 950 человек.

Кроме того, с первых дней оккупации в районе не рабо­тали школы. Здания их были заняты под склады, имущество разграблено. Затем было открыто несколько школ. Заведую­щим школьного отдела района был поставлен изменник ро­дины, местный житель района Космачевский, которому не­мецкой комендатурой и гестапо было поручено назначить директорами школ антисоветски настроенных школьных ра­ботников.

В учебниках зачеркивалось, заклеивалось и вырезалось все то, что было неугодно политике фашизма. Преподавали кле­вету на Советский Союз, популяризировали гитлеризм, при­вивали учащимся национальную вражду и ненависть к уче­нию классиков марксизма-ленинизма.

Полностью была ликвидирована почтовая связь.

Передвижение из одной деревни в другую запрещалось без специальных пропусков, которые выдавались побором и взят­кой, за нарушение — расстрел.

В районе было 3 церкви — п. Монастырщина, с. Мигновичи и д. Любавичи. Они использовались немецкими захватчи­ками в интересах проведения антисоветской агитации.

Немецкие оккупанты издавали газеты, листовки, плака­ты, портреты фашистского руководства и распространяли их среди населения с целью его умиротворения и рабского под­чинения гитлеровскому режиму.

Вот таким были «новый порядок» и «новая земельная реформа», установленные фашистами в период оккупации Монастырщинского района.

 

ЗВЕРСТВА И ЗЛОДЕЯНИЯ ФАШИСТОВ В МОНАСТЫРЩИНСКОМ РАЙОНЕ

В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ

В начале октября 1941 года в Татарске и Монастырщине были организованы гетто, в которые согнали евреев, муж­чин, женщин и детей около 1700 человек и которых до фев­раля 1942 года группами по 200-300 человек расстреляли. Расстрелы производились из винтовок, раненых бросали живыми в яму и закапывали.

С начала февраля 1942 года в д. Боченки Шишковского с/со­вета располагался партизанский отряд «Игоря». Немцами против него была предпринята карательная экспедиция. Фа­шисты сожгли живыми учительницу Боченковской школы вместе с матерью преклонного возраста и партизана.

В м. Татарск немцы протыкали шомполами уши детям.

25 сентября 1943 года утром в п. Монастырщина немцы сожгли 53 человека, в числе которых семья партизана Сима­кова — жена и 7 человек малолетних детей. Связанных людей бросили в подвал бывшего колхозного овощехранилища, обложили соломой, облили бензином и сожгли. Вот как об этом подробно рассказал Михаил Загорельский в публика­ции «Преступление варваров» (к 60-летию Победы).

Накануне войны в д. Железняк Железняковского с/совета жила семья Симаковых. Таких семей тогда было немало. Глава семьи, Григорий Емельянович, работал в Монастырщинском финансовом отделе инспектором. Его жена, Анна Емельяновна, работала в колхозе. У них было 9 детей. Старший сын, Кузьма, в 1940 году окончил Железняковскую школу и уехал в Ленинград в школу ФЗО.

Началась Великая Отечественная война. В районе форми­ровалась группа из членов партии и руководителей районных организаций для работы в тылу. В эту группу вошел и Григо­рий Емельянович. В июле наша местность была оккупирована. Созданная для подпольной работы группа распалась. Григо­рий Емельянович ушел в подполье и скрывался у родствен­ников и друзей. Это стало известно немецким властям. Они стали терроризировать его семью, лишили ее всего необходи­мого. Анна Емельяновна и дети вынуждены были пойти с су­мой, чтобы как-то спастись от голодной смерти. Земляки уважали эту семью и делились с ней последним куском хлеба. Только благодаря отзывчивости русских людей того поколе­ния, их всесторонней помощи семья смогла просуществовать до сентября 1943 года.

Немцы отступали под натиском Красной Армии, близился час освобождения нашей родной земли. Но, отступая, фаши­сты уничтожали общественное имущество, жгли постройки.

Расправлялись с неугодными и непокорившимися людьми. Этим и решили воспользоваться бургомистр волости и мест­ный полицай. По их настоянию и доносу в ночь с 24 на 25 сентября 1943 года гестапо арестовало Анну Емельяновну и ее семерых детей. Старшая дочь Елена в 1942 году была угнана в Германию на рабские работы. Старший сын Кузьма был на фронте, он был призван в армию в Ленинграде. Елены сейчас в живых уже нет: слишком тяжела была утрата, потеря матери и семерых сестер и братьев. Да и находясь в немецком рабстве, она подорвала свое здоровье.

Семья после ареста была увезена в п. Монастырщину и по­мещена в подвал около оврага, который разделял Монастырщину и Дудино. В этом подвале было собрано около 50 узни­ков. В ночь с 26 на 27 сентября уходящие каратели облили подвал бензином и подожгли. В огне погибли все узники, которые там находились.

27 сентября рано утром в д. Железняк вступили войска Красной Армии. Пришло освобождение, а о семье Симаковых ничего не было известно. Лука Андреевич Филиппенков по­шел пешком в Монастырщину узнать судьбу своих родствен­ников. Военный комендант указал ему место казни. Там уже работала чрезвычайная комиссия. Ему разрешили осмотреть погибших. Он тут же узнал своих, хотя они были сильно обгоревшие. Наутро 28 сентября Лука Андреевич и Ефим Тимофеевич Ващенков запрягли две телеги, взяли два одеж­ных шкафа и поехали в райцентр. Всех погибших уложили в два шкафа и тронулись на Железняк. На пути эта траурная процессия остановилась в д. Белая Горка, так как это была родина Анны Емельяновны. В то время был жив ее отец, Емельян Сергеевич. Ему было 85 лет. Когда подвели этого старого человека, раскрыли шкафы, и он увидел свою дочь и семерых внуков, он зарыдал, как ребенок, тут же упал, потерял сознание. Его отнесли в дом. Вскорости он скончался, не мог перенести такого. Здесь присутствовало все население деревни, в том числе был и я. Мне в то время шел 15-й год.

Симаковы были похоронены на гражданском кладбище в д. Железняк. На могиле установлен памятник, где на мра­море высечены имена погибших: Симакова Анна Емельяновна — мать. Симакова Анастасия Григорьевна — дочь. Симаков Александр Григорьевич — сын. Симакова Нина Григорьевна — дочь. Симакова Галина Григорьевна — дочь. Симакова Лилия Григорьевна — дочь. Симакова Зинаида Григорьевна — дочь. Си­макова Вера Григорьевна — дочь.

После освобождения возвратился домой отец семейства Григорий Емельянович, по-прежнему стал работать в райфинотделе, женился; где он был во время оккупации, для сель­чан так и осталось загадкой. Мною не названы имена людей, которые предали ни в чем не повинную семью, ни в преды­дущей статье, которая раньше публиковалась в «Нашей жиз­ни», ни сейчас. Считаю, что это неуместно по гуманным соображениям. Все они получили заслуженное наказание. Бур­гомистр волости умер в заключении, полицай после отбытия наказания не вернулся в Железняк. Где он проживал и жив ли сейчас, никому из земляков не известно. Михаил Загорельский, д. Железняк.

 

ЖЕСТОКОСТИ ФАШИСТОВ НЕ БЫЛО ПРЕДЕЛА

Вот о чем рассказала жительница Степкина Любовь Бори­совна.

 

Вот довоенное фото семьи Симаковых. На фотографии во втором ряду слева направо: Симакова Елена Григорьевна, она была угнана в Германию; Симаков Кузьма Григорьевич, жил в Ленинграде, там и умер; Симаков Григорий Емельянович — отец; Симакова Анна Емельяновна — мать; Симако­ва Анастасия Григорьевна — дочь. В первом ряду: Симаков Алек­сандр Григорьевич — сын; Симакова Нина Григорьевна — дочь, на руках мать держит Симакову Галину Григорьевну. Отсут­ствуют на фотографии погибшие Лилия Григорьевна, Зина­ида Григорьевна и Вера Григорьевна, дочери Симаковых.

«Мой отец, Суриков Борис Васильевич, уроженец д. П. Буда Гоголевского с/совета Монастырщинского района, родился в 1883 году. Был убит 28 марта 1943 года. Погиб при следу­ющих обстоятельствах.

Это был март 1943 года, тот момент, когда партизанский отряд (полк) «Тринадцать» под руководством С.В. Гришина был в нашем районе. Это дд. Лыза, Сливино (Черношеевский лес). Рано утром 28 марта отец ушел в п. Монастырщину. Мы все были дома и ждали его домой. В полдень к нам пришла моя двоюродная сестра, Толстенкова Анна Григорьевна, про­живавшая в д. Свирковец. Она шла из п. Монастырщина и об­наружила убитого отца возле поворота на д. Свирковец Багрецовского с/совета.

Братья привезли его к вечеру. Убит он был с близкого расстояния в висок навылет. Причина была, видимо, в том, что отец забыл немецкий документ, удостоверяющий его личность.

Во время похорон к нам заходили немецкие солдаты, у них были белые повязки. Говорили, что это был карательный отряд».

 

Суриков Борис Васильевич, житель деревни П. Буда Гоголевского сельсовета Монастырщинского района. Был убит 22 марта 1943 года

А вот о чем мы узнаем из ниже приводимого Акта.

Мы, нижеподписавшиеся члены комиссии, Лебединова А.Г., Симкина Р.И., Фролова П.И., Приставкина Д.А., составили настоящий акт о том, что у гражданина Полякова А.И. нем­цами был уведен племянник в неизвестном направлении в августе 1943 года, о котором до сих пор нет никаких све­дений. В августе 1943 года немцы с полицаями прискакали в деревню Мощиново Стегримовского с/совета, забрали в машину молодежь д. Мощиново Стегримовского с/совета, в том числе попал и мой племянник, Поляков Владимир Григорьевич, 1925 года рождения. Увезли их под усиленной охраной полиции. Дальнейшая судьба неизвестна.

7.08.1944 год. Под актом пять подписей.

За время оккупации в д. Татарск Татарского с/совета было расстреляно фашистами около 700 человек еврейского населения.

По Монастырщинскому с/совету было казнено и угнано в Германию 880 человек, из них на 222 человека были установлены фамилии, составлен список, а на 658 человек, убитых и угнан­ных в Германию, фамилии не были установлены на 2.08.1944 г.

 

ФАШИСТСКИЕ ЗВЕРСТВА НАД ЕВРЕЙСКИМ НАСЕЛЕНИЕМ

В МОНАСТЫРЩИНСКОМ РАЙОНЕ

В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ (ПО ВОСПОМИНАНИЯМ ОЧЕВИДЦЕВ)

«КАК ЭТО БЫЛО. ТРАГЕДИЯ МОНАСТЫРЩИНСКИХ ЕВРЕЕВ».

(Материал, опубликованный в Монастырщинской район­ной газете «Ленинское знамя», январь 2002 г.)

Как мы уже сообщали, в этом году исполнилось 60 лет со дня уничтожения немецкими оккупантами еврейского насе­ления в Монастырщинском районе. Общественность района отметила эту трагическую дату. Предлагаем вниманию читате­лей историческую справку, а также некоторые размышления современников и воспоминания свидетелей этой трагедии. Основой при подготовке материала послужили выступления граждан на траурном митинге, который состоялся в п. Монастырщина в начале этого года.

Владимир Андреевич Ефременков, заместитель главы адми­нистрации района из числа депутатов:

— Сегодня монастырщинцы скорбят по поводу трагиче­ской даты: 9 января 1942 года — день гибели более тысячи человек еврейского населения п. Монастырщина. 60 лет назад они были зверски замучены фашистскими оккупантами.

Владимир Андреевич рассказал об истории еврейских поселений на территории Монастырщинского района, под­робно остановился на событиях, связанных с преступлениями фашистов и предателей Родины на территории Монастыр­щинского района зимой 1942 года. Монастырщинцы, род­ственники убитых, друзья, знакомые поставили на свои деньги памятник, у которого мы находимся. Вечная память нашим землякам, замученным фашистскими палачами.

Михаил Ефимович Стеклов, профессор, преподаватель Смо­ленского педагогического университета:

— Мы стоим на том месте, где более тысячи человек нашли свое последнее пристанище в результате зверской расправы над ними. Я читал сочинение Анны Дворсон, внуч­ки Р.В. Малкина, которая сейчас живет в г. Рыбинске. Ее приводит в ужас такой факт, она описывает его в сочинении. Самый маленький сын ее прадедушки, Давида Залмановича Рыскина, ему было 3 года, пытался спастись от гибели, бросился в толпу жителей Монастырщины, которые стояли вдоль шествия обреченных. Однако полицай, конвоировав­ший колонну, растолкал толпу, вытащил мальчика и ударил его головой о землю.

Террор начался с евреев. Но это было только начало. Затем немало было уничтожено и русского населения. Находились смелые люди, которые оказывали евреям помощь. Старшина Рябков спас целую еврейскую семью. Он сам был потом расстрелян за связь с партизанами. Прасковья Елизаровна Хонабьева из д. Досугово, имея семью из восьми человек, спасла от гибели двух евреек — мать и дочь. Сейчас жива дочь П.Е. Хонабьевой Вера Николаевна Флиманкова, сейчас она живет в д. Татарск. Эти люди шли на огромный риск. Несом­ненно, они были бы расстреляны, если бы оккупанты узнали правду. Надо сказать, что таких людей было мало. Статистика говорит о том, что на Смоленщине полицейских, предателей было больше, чем партизан.

Мы вспоминаем тех, кто не согнулся тогда, остался че­ловеком. И выражаем им глубокую благодарность. Сегодня мы должны сказать, что нет плохих народов, среди каждого народа есть плохие люди. Надо бороться за то, чтобы не было пре­дателей, не было равнодушных. Как сказал поэт: «Мы все приходим в этот мир на время, словно гости. И крыша мира — не Памир, а холмик на погосте». Здесь лежат те, чьи судьбы не состоялись. Эти люди могли быть счастливы, жить, тру­диться, принести немалую пользу своей стране.

Анатолий Николаевич Новиков, проректор по учебной рабо­те Смоленского института искусств:

— Начало этой великой трагедии — в европейской исто­рии. Так сложилось, что одна из европейских наций попалась на крючок расистской теории, которая провозгласила одну нацию — немецкую, избранной нацией, а остальным отвела удел рабов. В том числе и для евреев. Им всем было уготов­лено уничтожение.

Справедливости ради надо сказать, что наша отечествен­ная машина геноцида тоже работала на полную мощность, правда, здесь репрессии шли по принципу классовому: под­лежали уничтожению так называемые враги народа. Трагедия евреев одного корня с трагедией Катынского леса.

Корень этот — дремучее невежество, так и не преодолен­ное людьми. И сегодня мы еще далеки от пушкинской мечты о том времени, «когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся». Тем, кто лежит здесь в этой могиле, уже ничего не надо. А вот нам надо много думать об истоках этой трагедии. Опять же скажу словами поэта: «Ну, а тем, кому выпало жить, нужно помнить о том и дружить». Я — русский человек, я горжусь своей нацией, евреи гордятся своей на­цией. Давайте уважать чувства друг друга и тогда, может быть, такое больше не повторится.

Геннадий Владимирович Тарасов, узник Монастырщинского гетто:

— До войны наша семья жила в Смоленске. Отец у нас был русский, мать — еврейка. Отец в начале войны ушел на фронт, мы с матерью приехали в Монастырщину к бабушке. Жили в доме на улице Коммунарной. В этом же доме жил немецкий комендант, майор, сожительствовал с русской, у нее была дочь, мне ровесница. Когда немцы начали созда­вать гетто, мы с матерью укрылись в сарае. Но это не помогло. Нас нашли и отправили в гетто.

В тот роковой день начали выводить на расстрел партиями по 50—100 человек. Моей матери удалось отделиться от ко­лонны и она быстро начала уходить в сторону. Но полицай на лошади догнал ее и застрелил. Нас привели сюда, на это самое место. Здесь была суматоха. Два полицая с палками заставляли раздеваться. Здесь лежал большой камень. Мы, пацаны, забрались на этот камень. Я потерял один валенок, старший брат надел мне на босую ногу чью-то шапку. В это время к немцу, командовавшему расстрелом, подошла моя бабушка и стала говорить, что нас взяли по ошибке, что мы — русские. Немец велел привести нас, спросил: «Вы рус­ские? — Да, русские». Так мы спаслись. Я, Володя Шестаков и уже покойный Эдик, мой старший брат. Но оставаться в Монастырщине было опасно. Нас быстро увезли в деревню. Там тоже были проверки, при этом снимали штанишки, смотрели, нет ли обрезания. Но все обошлось. Мы возврати­лись только после освобождения района Красной Армией. Многих моих знакомых и родственников уже не было в живых.

Николай Никитич Хоченков, заместитель редактора район­ной газеты:

— Исполнилось 60 лет со дня ужасной трагедии. Мы скло­няем головы перед жертвами фашистского террора. И сегодня остается актуальной задача борьбы против фашизма. 350 тысяч жертв фашизма из числа мирного населения захоронены на Смоленщине. Две тысячи домов сожжено немцами в районе, 53 человека русских заживо сгорели в монастырщинской тюрьме. И сейчас дымится мир в разных местах: на Ближнем Востоке, в Чечне. Погибают люди, которым бы жить да жить, да детей растить. Пора политикам, общественности, всем нам найти возможность прекратить эти конфликты. Нужно вернуть в обиход понятия чести, человеческого достоинства, сохра­нить себя нравственно. Мы низко склоняем головы перед памятью павших. Если мы помним о них, значит к ним пришло бессмертие.

О СОБЫТИЯХ В ПОСЕЛКЕ МОНАСТЫРЩИНА В 1941-1942 гг.

А. Симкин, «Бабьи яры Смоленщины», стр. 226—232.

«Сообщаю, что мне известно о событиях, произошедших в поселке Монастырщина Смоленской области в период фашистской оккупации 1941—1943 годов.

Сначала о себе... Я, Симкин Абрам Борисович, родился 23 декабря 1923 года в небольшом поселке Монастырщина в крестьянской семье.

В 1941 году я окончил 10 классов вечерней школы. В июне 1941 года, в начале Великой Отечественной войны, вступил в истребительный батальон, a 11июля 1941 года добровольно вступил в ряды Красной Армии.

Мне довелось воевать на Смоленской земле. Наша воин­ская часть проходила в восьми километрах от Монастырщины. Однако лишь после освобождения поселка Красный и вывода нашей части во второй эшелон я получил разрешение съез­дить в поселок, освобожденный тремя днями раньше. Оседлав лошадь, я тронулся в путь.

Почти всю дорогу я гнал лошадь галопом, мне не терпе­лось быстрее доехать, узнать о судьбе моих родных. Вот уже показались знакомые места, река Вихра, за нею большой пригорок и спуск к реке Железняк, а там уже и мост виден. За ним открылась страшная панорама. Северная сторона улиц лежала в пепелищах, отдельные остатки домов еще дымились. Я подъехал к своему дому. Вместо дома лежала груда иско­реженного железа от крыши и куча тлеющих углей. Сердце мое словно оборвалось. Сойдя с коня, я стоял как вкопан­ный. Меня увидела женщина, подошла ко мне, узнала, бро­силась ко мне со слезами. Это была тетя Поля, мать моего друга Шурки Цыркунова. Они жили рядом с нами, их дом тоже сгорел. Вскоре вокруг меня собрались бывшие соседи: Баньковы, Ивановы, Мастаковы и другие. Все они меня обнимали и были удивлены, что я уже старший лейтенант, командир Красной Армии, ведь они совсем недавно провожа­ли меня, мальчишку, в армию. Подошел и Коля Цыркунов, младший брат Шурки. Мы с ним отошли в сторонку, и он мне сказал, что из моих родных в живых никого не осталось. А вечером мне поведали о том, что произошло в поселке.

Немцы пришли в поселок 12 июля 1941 года. Боя за по­селок не было. Некоторые местные, доброжелатели встречали немцев с хлебом-солью. Они давно ждали смены власти и ви­дели в оккупантах своих освободителей от Советской власти. Среди них были: начальник радиоузла Исаенков, учитель математики Космаческий и другие. Исаенкова сразу назначи­ли начальником полиции. Он подобрал себе в полицию ар­мейских дезертиров: Николая Чехиркина, Шенделева, Вик­тора Сысоева и многих других, им подобных, верно служив­ших немецким оккупантам.

С первых же дней оккупации начались массовые репрес­сии. Первыми были преданы и повешены председатель колхо­за Хайкин, не успевший эвакуироваться, многие бывшие советские работники и коммунисты.

Затем начались грабежи. У населения отбирали скот, цен­ные вещи, продукты. Все это делалось при активном участии полицейских.

В октябре 1941 года еврейское население поселка было выдворено из своих домов и согнано в гетто (в дома, нахо­дящиеся вдоль реки Железняк, у бывшей бани).

Гетто было опутано колючей проволокой, а вход охранял­ся полицейскими. Из гетто всех трудоспособных гоняли на работы, еды не давали. Люди питались кто чем может. Зимой 1941 — 1942 годов для топки печей использовали мебель и все, что могло гореть. В гетто находилось более 1200 человек, большинство из  них дети, женщины, старики. В феврале 1942 года в гетто объявили, что все они подлежат переме­щению в другой лагерь, поэтому им было приказано взять с  собой только ценные вещи и продукты.

Узников строили в колонны, выводили к мосту через реку Железняк и гнали в сторону большого оврага. Там всех за­ставили раздеться догола, хотя лежал снег, стоял мороз. Кто сопротивлялся, того жестоко избивали, затем их ставили вдоль оврага и расстреливали. Все обитатели гетто тремя колоннами были выведены к оврагу и уничтожены. Мне рассказали, что в одной из колонн шел мой дедушка. Он хромал, еще до войны у него была сломана нога. У моста дедушка споткнулся и упал, его тут же пристрелили, а тело сбросили с насыпи к реке. Среди людей в колоннах никто не видел мою маму и сестер. Через неделю после массовых расстрелов ночью к нашим соседям Баньковым постучались. Когда они открыли, то увидели мою сестру Фаину. Она им рассказала, что мои мама и сестры вместе с тетей Гашей, ее дочерью и внучкой скрываются в одном из подвалов. Сестра просила каких-ни­будь продуктов, ибо они уже неделю ничего не ели. Так, Рая Банькова, Леля Разумова ночами пробирались к моим род­ным и снабжали их продуктами.

Лишь спустя полтора месяца после массового расстрела Чехиркин-старший, обследуя пустующие в гетто дома, загля­нул в подвал и увидел там моих родных. Мать просила его не выдавать их, ведь они работали в одном колхозе, никому зла не делали. Но Чехиркин сообщил своему сыну полицаю. Тот доложил начальнику полиции Исаенкову. Вскоре моих род­ных из подвала вытащили и привели на рыночную площадь, где заставили снять верхнюю одежду. Мать упрашивала Исаенкова оставить в живых хотя бы младшую пятилетнюю дочь Бэлочку, но Исаенков первым выстрелом убил девочку, а за­тем всех остальных. Куда вывезли трупы убитых, никто не знал, Исаенков одежду убитых забрал себе домой.

На следующий день я отправился к жене Исаенкова. Мне так хотелось найти его и собственноручно расправиться с этим негодяем. Дом Исаенкоых находился на нашей же улице, недалеко от нашего дома. Их дом немцы не сожгли. В доме я застал его жену и дочь Исаенкова, ровесницу моей млад­шей сестренки. Девочка была одета в ее одежду. Я рассвире­пел, чуть не выстрелил в ее мать, но сдержал себя. Она ползала у моих ног, рыдала, говорила, что Исаенков давно уже их бросил и живет с другой женщиной. Где он сейчас, она не знает. Просила не трогать их, так как они ни в чем не виноваты. Я повернулся и выскочил на улицу. У меня была одна цель — разыскать Исаенкова. Органами НКВД уже были задержаны несколько изменников. Среди них и учитель Космачевский, но Исаенков не значился. Кто-то говорил, что он успел убежать с немцами.

Коля Цыркунов мне сказал, что наша корова цела. Ее взяли люди, и она по сей день находится у них. Я подошел к этим людям с Колей. Они признались, что наша корова действительно была у них, но потом немцы отобрали, а эта корова ими приобретена была позже. Я посмотрел, действи­тельно, корова была не наша. Коля шепнул, что просто они нашу корову обменяли на эту. Я просил Колю и тетю Полю взять корову себе, но они отказались. Тогда я пошел в сель­совет, где уже были какие-то начальники, и оставил заявле­ние с просьбой, чтобы с образованием колхоза взяли нашу корову.

У Баньковых я забрал семейный альбом, который им удалось сохранить, мне предлагали забрать еще ряд наших вещей. Я отказался, они мне были ни к чему, так как мне предстояло еще участвовать во многих боях и мстить фаши­стам за мучения и гибель моих родных.

В огромном горе, распрощавшись с соседями, я покидал родной поселок. Я подъехал к оврагу, месту расстрела, по­клонился праху своих односельчан и мысленно дал себе клятву, не щадя своей жизни, отомстить врагу.

Уже в 1947 году, получив отпуск, я посетил свои родные места. В Монастырщине встречался с довоенными знакомыми и соседями. Однажды ко мне подошла девушка лет семнадца­ти. Я в ней почти сразу узнал Симу Черняк. Но как она выросла и похорошела, настоящая невеста! До войны я бывал у них в доме, дружил с ее старшим братом, отец ее работал сапожником в сапожной мастерской. Сима мне рас­сказала следующую историю. В феврале 1942 года, когда из гетто людей повели на расстрел, многие их них еще надеялись на какое-то чудо. Но его не произошло, а вот она, Сима, действительно чудом уцелела, воскресла из мертвых. Когда их раздели и поставили к краю оврага, раздались страшные крики и стоны людей, выстрелов она не слышала и упала в ров. Сколько она там пролежала среди трупов, она не знает. Очнулась ночью, кое-как выкарабкалась из-под трупов. Ощупав себя, поняла, что цела, даже не ранена. Нашла кое-какое тряпье, одела на себя, окутала ноги и побежала по снегу в сторону ближайшей деревни. Подойдя к крайнему дому, постучалась. Открыла ей старая женщина. Увидев ее в лохмотьях, испугалась и убежала в хату, но потом вернулась и втащила Симу в дом. Растерла ей ноги и тело, поса­дила на печь, где она отогрелась. Однако ужас все еще стоял в ее глазах, даже говорить не могла, но старушка поняла, с кем имеет дело, и сказала, что постарается спасти ее. Весь день Сима пролежала на печи, а ночью приехали на подводе и увезли ее в другую деревню, где никто ее не знал и принимали за приезжую родственницу. Приютили ее родственни­ки той самой старушки.

В апреле 1943 года немцы собирали подростков из окре­стных деревень, среди них оказалась и Сима. Их отправили в Германию на работу. Сима попала к фермеру, работала на ферме, а в 1945 году наши войска освободили угнанных в Гер­манию советских людей. Сима вернулась домой. Но так как в Монастырщине у нее из родных никого не осталось, она уехала в Могилев, где жили ее дальние родственники.

Поведали мне и еще одну историю. В поселке Монастырщина жил бывший кадровый командир Лившиц. Он прибыл в поселок примерно в 1935 году. Был на партийной работе, последние несколько лет был председателем райпо. У него были жена, прекрасная русская женщина, и двое детей. Когда началась война, Лившиц пытался уйти на фронт, но его не отпустили. Поставили задачу: как бывший кадровый военный он должен в случае оккупации организовать партизанский отряд. С этой целью в одном из ближайших лесов была строго секретно создана партизанская база, где находилось оружие, боеприпасы и продовольствие. В состав отряда райкомом партии и райкомом комсомола были подобраны партийные и просто советские активисты. С приходом немцев они должны были собраться у базы и действовать в составе партизанского отряда.

Когда немцы вошли в поселок, кто-то из партизан предал их, выдал место партизанской базы и людей, оставленных для действия в отряде. Многие из них были схвачены и рас­стреляны. Лившицу удалось скрыться.

Потом его жена рассказывала. В начале октября 1941 года ночью к ней постучали в окно. Она посмотрела и еле-еле узнала своего мужа, обросшего густой бородой. Она подума­ла, где же его спрятать? Уже много раз к ней наведывались немцы и полицаи, требуя выдачи мужа. Грозили расстрелом всей семьи. Лившиц спрятался под полом. Многими ночами он вместе с женой рыл под полом туннель, а за ним про­сторную комнату в земле. Жена приносила ему туда пищу. Иногда он выходил ночами, но даже дети не знали, что в доме под полом скрывается от немцев их отец.

Жена Лившица много усилий прилагала, чтобы найти хоть какие-нибудь связи и переправить мужа к партизанам, но ничего не находила. В поселке свирепствовали полицаи, и все их боялись как огня.

Так проходили месяцы. Лившиц все находился в подземелье. Уже в 1943 году, когда чувствовалось приближение Красной Армии и близкое освобождение, Лившиц вдруг заболел брюш­ным тифом и в день освобождения поселка скончался.

В 1966 году в Монастырщине на собранные населением деньги на месте гибели монастырщинских евреев был уста­новлен обелиск».

НАЦИСТСКАЯ ТЕХНОЛОГИЯ ГЕНОЦИДА

В МОНАСТЫРЩИНСКОМ РАЙОНЕ

И. Цыман. «Бабьи Яры Смоленщины», стр. 420—424.

Работник архива Смоленского управления Госбезопасно­сти Бережанский Виталий Тарасович познакомил меня 27 ян­варя 1994 года с двумя томами уголовного дела № 10941 на Грачева Василия Григорьевича, 1920 года рождения, откры­того 10 января 1947 года. В числе обвиняемых по делу прохо­дил Бороздин Василий Игнатьевич, 1905 года рождения, уроженец деревни Юрино Монастырщинского района.

Грачев В.Г. с 1941 по 1943 год работал начальником вто­рого отдела Монастырщинской полиции, а Бороздин В.Г. (его вторая фамилия Карташов) с октября 1942 года был начальником Монастырщинской районной полиции.

Грачев родился в деревне Буда-Стариковичева, происхо­дил из крестьян-середняков, русский, неженатый, ранее не судимый. До войны был клубным работником в Монастыр­щине. По состоянию здоровья не был призван в армию. После освобождения Монастырщины бежал и позднее нашелся в г. Горловке, на Украине. После оккупации райцентра по­ступил в полицию, где свою деятельность начал с того, что вмеете с полицейским Мельниковым на окраине Монастырщины расстрелял трех военнопленных солдат Красной Ар­мии, ранее арестованных полицией. В декабре 1941 года в рай­центре лично расстрелял евреев: женщину и двоих детей 7 и 3 лет.

В начале января 1942 года лично Грачевым были расстре­ляны шесть женщин и двенадцатилетняя девочка. В этом же месяце на еврейском кладбище с его личным участием были расстреляны шесть евреев. Участвовали в расстреле, по сло­вам Грачева, местный житель — начальник полиции Крытин Иван, его сын Михаил и три немца. В этом же месяце в селе Баранове были расстреляны ими и скрывавшиеся шесть ев­реев, в том числе одна женщина. Массовый расстрел начал­ся, по его утверждению, в феврале 1942 года.

Из показаний Грачева: «С 15 января 1942 года с оружием в числе девяти полицейских я три дня охранял еврейское гетто. 5 февраля в Монастырщину приехала группа из 10 чело­век солдат СС, которые сами без помощи полиции (на пер­вом допросе страшно было сознаться в соучастии) в этот же день в Чертовом Яру расстреляли всех евреев, приблизитель­но 900 человек, среди них старики, женщины и дети. При расстреле присутствовали начальник района Савельев Тро­фим, начальник полиции Крытин Иван (о своем личном участии ни слова).

После расстрела все имущество, оставшееся в гетто, пе­ревезли в районное управление, где лучшее забрали немцы. Остальное полицаи распределили между собой. Из имущества расстрелянных я взял гардероб. В последних числах февраля 1942 года расстреляли на еврейском кладбище двух евреев, уцелевших от массового расстрела и одного русского».

Из заключения следственной комиссии от 13 августа 1947 года: «Грачев с оружием нес охрану тюрьмы (гетто), принимал участие в повешении, выявлял партактив, парти­зан». Грачев пытался доказать, что расстреливали немцы и ук­раинцы из отряда казаков.

Грачева попросили назвать фамилии погибших в числе девятисот жертв массового расстрела. Он назвал ближайших соседей: семья Сориных — сам, жена, две дочери, семья Лейтуса — жена, дочь с маленьким ребенком, учитель Фрейдин. Вспомнил тех людей, с которыми много лет жил бок о бок, к которым, возможно, не раз обращался за помощью, тех, которых уничтожил, не дрогнув.

На последних допросах выяснилось, что в начале оккупа­ции, в июле месяце, на базарной площади были повешены пять евреев. Грачев утверждал, что отношения к этому не имел. Потом немцы повесили еще одного еврея, но принимал в этом участие Лапинский Лев Николаевич. Позже там же повесили привезенного откуда-то «русского врача, по наци­ональности еврея», который якобы хотел отравить немцев. Вешали его лично Антоненков, Шендалев и Тарасов. Позднее заместитель начальника полиции Антоненков Александр был убит в деревне партизанами, а староста этой деревни повешен.

После расстрела гетто, в котором участвовали полицаи, как признал позднее Грачев, он вместе с Лазаревым Нико­лаем, по указанию Ивана Крытина, пошли на Советскую улицу, где в доме нашли трех евреек. Одна из них идти от­казалась, села на снег. Лазарев ее тут же пристрелил. Осталь­ных девочек, по показаниям Грачева, они сдали в тюрьму.

На второй день после расстрела гетто, утром начальник полиции Иван Крытин сообщил, что в районе гетто появил­ся неизвестный человек. Крытин взял Грачева, сына Михаи­ла, Шенделева, Тарасова, Моршакова, Мелихова и повел на задержание. Убили неизвестного при попытке к бегству между гетто и сыроваренным заводом. В это же утро из деревни Бортовка в Монастырщину шла еврейская девочка. Ее убили у моста через реку Железняк.

Показания Бороздина (Карташева) мало чем отличались от жутких рассказов Грачева. По специальности агроном, он добровольно поступил на работу к немцам.

Был назначен заместителем бургомистра района, куриро­вал полицию. При рассмотрении дел вызывались сотни сви­детелей. Среди них не было ни одного еврея, так как все, кто мог пролить свет на страшные злодеяния, зверски уничтоже­ны. До сих пор никто не может сказать, сколько погибло спреев, коммунистов, партизан и просто честных людей. Даже приблизительных цифр нет.

В Монастырщинском районе, по показаниям Грачева, было одиннадцать полицейских участков.

Первый: Монастырщина, здание райкома ВЛКСМ. Здесь командовал Бойко Василий, бывший лейтенант Красной Армии. Ему подчинялось 60 человек, в том числе жители райцентра — Антоненков Михаил, Оглоблин Николай, жи­тель деревни Багрецы Томашев.

Второй: больничный двор райцентра. Возглавлял участок лейтенант полиции Кленов Леонид, бывший лейтенант Крас­ной Армии. Ему подчинялось 60 человек, в основном воен­нопленные.

Третий: село Стегримово. Здесь командовал Кремлев Ни­колай, бывший лейтенант Красной Армии, военнопленный. Ему подчинялось 30 человек.

Четвертый: село Сычевка Барсуковской волости, коман­довал которой Корольков, уроженец Сафоново. Ему подчи­нялось 20 человек.

Пятый: село Досугово, начальник полиции Жаренков, уроженец Сафоново. Личный состав — 20 человек, среди них был Лапинский Лев Николаевич.

Шестой: село Лосево. Личный состав — 20 человек.

Седьмой: Татарск. Заправлял местный житель по прозвищу Жорж. Личный состав — 40 человек.

Восьмой: Кадино. Заправлял местный житель Иван. Лич­ный состав — 15—20 человек.

Девятый: село Доброселье Татарской волости (3 км от Татарска). Начальник полиции бывший лейтенант Красной Армии, военнопленный. Ему подчинялось 40 человек.

Десятый: село Любавичи (на полпути между Монастырщиной и Мстиславлем). Начальник полиции бывший лейтенант Красной Армии, военнопленный. Ему подчинялось 40 человек.

Одиннадцатый: село Лыза. Там располагалось 20 полицейских.

Грачев и Бороздин на допросах охотно давали показания о соучастниках, с которыми они вместе истязали, грабили, расстреливали ни в чем не повинных людей. В одиннадцати участках служили, учитывая потери и пополнения, сотни предателей-полицаев.

Матерые убийцы Грачев и Бороздин были осуждены на 25 лет тюремного заключения.

Следует отметить, что разработанная фашистами техноло­гия геноцида в России отличалась от той, которую они при­меняли в Западной Европе. Массовых расстрелов в населен­ных пунктах там не производилось. Евреев грузили в вагоны и везли на фабрики уничтожения в Освенцим, Майданек, Треблинку, Собибор.

Здесь в России, Белоруссии, на Украине, все было проще и страшнее. Уничтожение проводилось руками дрессированных зверюг-полицейских, готовых каждый час, каждую минуту любым образом услужить хозяину-фашисту, продать ближне­го за бутылку самогона, с целью завладеть его нехитрым имуществом. Даже немцы глубоко презирали предателей-по­лицаев, расстреливали их же за малейшую провинность.

Размах геноцида на Смоленщине был ужасен. Только в одиннадцати существовавших в Монастырщинском районе полицейских участках вершили свое кровавое дело сотни полицейских, не считая отрядов СС и СД. Оккупированные районы Смоленщины обильно политы кровью. Эта трагедия не должна быть забыта».

ТАТАРСК

Из воспоминаний Анны Шаховны Хазановой, проживаю­щей сейчас в Монастырщине.

И. Цынман «Бабьи Яры Смоленщины», стр. 338—339.

«Когда пришли немцы, я решила уйти из Татарска. В Та­тарском гетто люди не жили, а мучились до расстрела не­сколько дней. Уходила я ночью, просто вышла и пошла. Чув­ствовала, что приближается гибель. Со мной были мои две дочери: одной — пять лет, другая — грудной ребенок. Мой муж был в партизанском отряде в Белоруссии. Там и погиб в бою. Уходила я осенью, числа не помню. Об уходе никому не говорила. Но евреи видели, что я ухожу. Я была бы рада, чтобы не одной с детьми идти, но даже молодые, незамуж­ние сестренки не пошли. По дороге меня жалели, как мать двоих детей. Одна старушка просила оставить старшенькую, но я не решилась. Ведь ради дочерей я и ушла. Одна мысль владела мной, как их спасти. Я просила милостыню. В какой-то деревне дали мне колбаски. Я не стала есть, хотела отнести детям, так они еще кусочек дали и велели съесть. Научилась плести корзины. Нарежу лозы и плету. За нее насыпали корзину картошки. Попала я в Захарино Хиславичского района, сказала, что беженка из Сибири. В Усть-Куте жили родствен­ники, я давала проживающим их адрес. О том, что я еврейка, никто не знал. Документы я сама исправила, сделала отметку об Усть-Куте. Это меня и спасло. Работала у жителей: пахала, косила, стирала. Евреев я в Захарино не видела, видимо, убили их до моего прихода.

Когда я вернулась в Татарск, отцовский дом был цел. Старшая дочь болела, никто ее не лечил. В семь лет она умерла. В Татарске возле школы находится ее могила, рядом с еврей­ским кладбищем.

Сейчас в Татарске живет одна еврейка — Свентицкая (Косман) Любовь Яковлевна. Работала она раньше председателем колхоза, руководила сельсоветом. Она поведала очередную грустную историю.

«Мою сестру с маленьким голеньким сынком схватили и убили. Отец прятался под печкой в Кисловичах. Братья (стар­ший учился в 10 классе, младший — в 7 классе) прятались на еврейском кладбище. Их поймали, били, потом поставили рядом и убили одной пулей.

В Кисловичах, находящихся в двух километрах от Татарска, живет Иван Гурков. Он спас моего брата Михаила Яков­левича Космана. Ему дали паспорт на Киселева, так эта фамилия и осталась у него. Когда организовали проверку подозреваемых, Гурков приказал брату уйти в лес. Сейчас брат живет в Подсолтаве Мстиславского района, находящим­ся в 25 км от Татарска.

В 12 км от Татарска располагалась белорусская деревня Шамово. Многих шамовских евреев расстреливали в Татарске. Расстреливали во рву. После войны хотели перезахоронить на еврейском кладбище и поставить памятник. Отрыли ямы — труп от трупа нельзя было оторвать. Решили не трогать. Сюда же были привезены 43 трупа из Городка. Об этой трагедии рассказала жительница Татарска Кулагина Валентина Василь­евна. У полицаев появился где-то отбитый «студебекер». На нем к месту расстрела везли евреев. Машина стала буксовать. Полицаи схватили аптекаря, стукнули его в висок и положи­ли под колеса. Так под колеса положили почти всех. Вален­тина Васильевна считает, что колесами полицаи задавили и брата моего отца — Хачу Цынмана, который учился в Кадине, а позднее переехал в Татарск. Люди бегали смотреть раздавленных. Председателя колхоза Бориса Моисеевича Кос­мана повесили. С ним вместе повесили и татарского печника Янкеля, Мульку, женщину пятидесяти лет и трех девочек-десятиклассниц. Место их захоронения потеряно. Полицаи зверствовали хуже немцев: отбирали даже грудных детей от матерей. В гетто в каждую избу набивали по 7—10 семей.

На памятнике в Татарске надпись: «Здесь захоронено свы­ше тысячи советских граждан, зверски замученных и расстре­лянных немецко-фашистскими захватчиками в 1941—1942 годах. Вечная память погибшим!».

КАДИНО

Погибла еврейская деревня.

«Бабьи Яры Смоленщины», стр. 340—341.

Село Кадино находится в 12 км от Татарска, на правом берегу реки Городня, в 25 км на юго-запад от Монастырщины. Ниже по реке Городня, на ее левом берегу, к Кадино примыкает деревня Андрусово.

До 1917 года почти все население Кадино составляли евреи. Жили они и в окрестных деревнях.

Располагалось Кадино вдали от больших дорог. В первые месяцы войны здесь замучили и расстреляли более 400 евреев.

Жительница Кадино Жуковская Галина Савельевна, 1927 го­да рождения, поведала: «До войны в Кадино был свой еврей­ский колхоз. На нижней улице в Кадино сделали загон с за­бором, метра четыре высотой. Оттуда евреи ходили на работу: собирали картошку. Расстреляли 370 человек. За неделю до массового расстрела расстреляли около 20 человек самых старых, тех, кто не мог работать. Расстрел был в октябре.

На берегах Городни, в разных местах стоят два памятника. Один из памятников находится на бывшем еврейском клад­бище. На нем надпись: «Помни, здесь покоится прах 300 граж­дан села Кадино, замученных и расстрелянных фашистами 10 октября 1941 года. Дорогие отцы, матери, дети, сестры и братья! Скорбь и память о Вас вечно будет жить в наших сердцах». (Здесь, погибли братья моего отца).

Второй памятник находится между Кадиным и Андрусовом. На нем такая надпись: «Помните, здесь покоится прах 20 граждан, мужчин и женщин, замученных и расстрелянных 14 октября 1941 года. Дорогие, память о Вас вечно будет жить в наших сердцах».

 

Судьба Исаака Розенберга.

(Материал из Черной Книги о злодейском повсеместном убийстве евреев немецко-фашистскими захватчиками во вре­менно оккупированных районах Советского Союза и в лаге­рях Польши во время войны 1941—1945 гг., составленной под редакцией Василия Гроссмана, Ильи Эренбурга. Киев, МиП «Обериг», 1991 год.)

В местечке Монастырщина Смоленской области прожи­вало много евреев. Был здесь еврейский колхоз. 8 ноября 1941 года немцы истребили всех евреев, 1008 человек. Рас­стреливали из автоматов, детей закапывали живыми. Когда пойманного полицейского Дудина спросили, действительно ли он бросал живых детей в могилу, он ответил: «не бросал, а клал».

Были убиты также дети от смешанных браков. Русская по национальности педагог Любовь Александровна Дубовицкая была замужем за евреем. Ее арестовали и подвергли пыткам. Ее дети — семи, четырех лет и годовалый — были убиты. Дубовицкой двадцать семь лет; после пережитого она выглядит старухой.

Монастырщина сожжена, от домов остались печи. Оста­лась одна печь и от дома, в котором жил служащий район­ного ЗАГСа Исаак Розенберг. Он был женат на русской жен­щине, уроженке Жирятинского района Орловской области. У Натальи Емельяновны Розенберг было двое маленьких детей. Они уцелели, матери удалось убедить палачей, что это дети от ее первого мужа.

Наталья Емельяновна спрятала мужа в яме под печкой. Так он провел два с лишним года. Он сидел, согнувшись; нельзя было ни лечь, ни встать. Когда он иногда ночью выходил наверх, он не мог выпрямиться. От детей скрывали, что их отец прячется в подполье. Однажды четырехлетняя девочка, заглянув в щель, увидела большие черные глаза. Она закричала в ужасе: «Мама, кто там?» Наталья Емельяновна спокойно ответила: «Я ее давно заметила, это очень большая крыса».

На обрывках газет, которые издавали немцы, марганце­вым раствором Исаак Розенберг вел записи изо дня в день, а также записывал рассказы жены о «новом порядке» в Монастырщине. Часто вода наполняла яму. Кашель душил Розенберга, но он не смел кашлянуть. Он писал и об этом.

Дом был хороший, он понравился немцам. Тогда Ната­лья Емельяновна ночью разобрала крышу. Дом заливало водой, зимой было холодно, зато немцы больше не покуша­лись на дом.

Наталья Емельяновна заболела сыпняком. Ее увезли в боль­ницу. Детей приютила соседка. Исаак Розенберг по ночам вылезал наверх и ел клей с обоев. Так он продержался две недели. А Наталья Емельяновна, лежа в больнице, терзалась: вдруг она в бреду расскажет о муже?

В сентябре 1943 года части Красной Армии подошли вплот­ную к местечку. Монастырщина — узел дорог, немцы здесь оказали сильное сопротивление. Шли бои. У дома Розенберга стояли немцы с орудием. Наталья Емельяновна взяла детей и, как другие жители Монастырщины, убежала в лес. Она вер­нулась, когда в местечко ворвались красноармейцы. Она уви­дела еще дымившуюся золу и печь: дом сгорел. Исаак Розенберг задохнулся от дыма и умер за два дня до освобождения Монастырщины советскими частями.

А вот о чем поведал в своей публикации «Невинные жертвы войны» в Монастырщинской районной газете А. Жучков.

О геноциде, развязанном немцами в период Великой Отечественной войны против славянского и еврейского населения, написано много. Но и не счесть невинных жертв, которые были замучены, расстреляны, сожжены в газовых камерах. До сих пор нет точной цифры на этот счет. Преступлению гитлеризма нет забвения.

В 1990 году районная газета опубликовала «Книгу Памяти». В ней собраны тысячи имен и фамилий тех, кто погиб с ору­жием в руках на фронтах Второй мировой войны, кто сражал­ся в тылу и был схвачен, расстрелян, кто был убит немцами зa связь с партизанами. И не только по этим причинам унич­тожали людей. Зверства фашистов не знали границ и предела, уничтожались целые расы. Особенно сильно ненавидели фа­шисты евреев.

«В Книге Памяти» есть имена Риммы Ф. и Светланы Ф. Чепелевых из Любавичского сельсовета. Как гласят скупые строчки, они были расстреляны в поселке Монастырщина в январе 1942 года. Расстреляны только за то, что принадлежали к ев­рейской национальности. Об этих, по сути, малолетних девочках узнали мы немногое. А именно то, что вместе с матерью они приехали из Мстиславского района Белоруссии. Скрывались от немцев в д. Чечуры. Именно в этой деревне, по словам коренной жительницы деревни Дубровка Л.Я. Шуманковой, жил их дедушка. Но узнали полицаи об этом, девчонок и их мать схватили и увезли в Монастырщину, где и расстреляли.

Фашизм, он всегда фашизм.

Рассказала нам Лукерья Яковлевна и еще один мало кому известный факт тех далеких военных лет, говорящий о героизме, мужестве советских людей, которые пренебрегли смер­тью ради спасения других.

В Чечурах жила женщина, которая прятала больного, ра­неного партизана. Но кто-то выдал, в общем, об этом стало известно полицаям, немцам. В один из дней они окружили дом, где скрывался партизан, и хотели захватить его живым. Живым он немецким прислужникам не сдался, а отстрели­вался, пока те не подожгли хату. В ней он и сгорел заживо. Нашли и хозяйку сгоревшего дома, ее схватили и расстреляли.

Память почти 70-летней Л.Я. Шуманковой не сохранила имена, фамилии, даты. Но кто знает, может быть, имя той женщины Павлова Дарья Ивановна, которая согласно офи­циальным данным «Книги Памяти» родом из Чечур, а была расстреляна в ноябре 1941 года.

Да, все дальше и дальше от нас уходит война, все меньше остается в живых не только фронтовиков, но и тех, кто был свидетелем кровавых злодеяний фашистов, кто помнит об их зверствах. К таким людям и наша просьба. Приближается очередная знаменательная дата смолян, в судьбе России. 25 сентября исполнится 50 лет со дня освобождения области от немецко-фашистских захватчиков. Пишите нам в редакцию районной газеты обо всех малоизвестных событиях тех лет, называйте имена и фамилии людей, не пожалевших жизни в борьбе с врагом. Никто не должен быть забыт.

А. Жучков.

И в заключении приводим недавнюю (11 сентября 2003 года) публикацию в Смоленской газете «Невинно убиенные».

Когда немцы оккупировали Монастырщинский район, особенно отличились перед фашистами Трофим Савельев и Иван Крытин — предатели, лютые звери. Они жестоко рас­правлялись с еврейским населением, согнанным в Монастырщинское гетто на окраине поселка. Фашистские приспеш­ники очистили 30 домов и загнали в гетто около 800 еврей­ских семей. В канун знаменательной даты — 60-летия со дня освобождения области от немецко-фашистских захватчиков — нелишне вспомнить те трагические страницы истории. Вот как описывает злодеяния фашистских приспешников Л.В. Ко­тов в книге «В бассейне Вихры»: «В гетто начался голод, вспыхнули болезни... В поселке появился тиф. Откуда? Из гетто — донес Савельев. Капитан Речке доложил по команде о вспышке тифа и о гетто. Конечно, из Мстиславля прибыла команда эсэсовцев из 20 человек. Савельев и Крытин лично руководили полицейскими, отобранными в помощь эсэсовским палачам... Ударами прикладов, плетьми евреи были загнаны и 4 дома. Потом партиями их конвоировали к сырзаводу, за­гоняли в подвал. А уже из подвала отводили к месту расстрела в Чертов Яр... К исходу дня все 800 человек были расстреляны».

Читаешь эти достоверные факты и содрогаешься, как могли савельевы, крытины, выросшие на русской земле, равнодуш­но убивать своих сограждан.

О. Козлов, д. Макарово Монастырщинского района.

О зверствах фашистов в Монастырщинском районе в годы оккупации время от времени рассказывается на страницах районной газеты «Ленинское знамя». Вот только неполный их перечень и сами отдельные публикации, относящиеся к различным послевоенным годам. Приводим их содержание пол­ностью, без сокращения.

ЛЮБИ И ЗНАЙ СВОЙ КРАЙ. ОГНЕННАЯ ДЕРЕВНЯ

Вечно будет жить в памяти народной героический подвиг советского народа в Великой Отечественной войне. Из поколения в поколение будут передаваться рассказы о зверствах фашистов на оккупированной территории, об их глумлениях над мирными людьми, стариками женщинами, детьми на нашей Смоленщине. Под видом борьбы с партизанами фаши­сты жгли деревни и села, расстреливали мирных жителей. Около 200 деревень Смоленщины постигла участь белорус­ской Хатыни, оккупанты сожгли 129 тысяч частных домов, из 10 117 дворов колхозников, насчитываемых до войны в Монастырщинском районе, к концу сентября 1943 года осталось только 8469, более 1600 дворов было сожжено. «Огненными» называют в народе те деревни, которые были сожжены фа­шистами в годы войны.

Деревня Селиваново Гоголевского с/совета Монастырщин­ского района одна из таких деревень на Смоленщине. Она до единого двора была сожжена фашистами, чудом остались в живых ее жители.

Более 70 домов насчитывалось до войны в деревне, семьи были крепкими, многочисленными. Был здесь отдельный колхоз с производственными постройками, начальная школа. Старожилы вспоминают, что во время сенокоса, росистым ранним утром, на покос выходило более 60 мужчин-косарей. Вот где показывалась сила, ловкость, удаль!

Известно, что не прошло и месяца после начала войны, как территория нашего района была оккупирована фашиста­ми, которые восстановили «новый порядок». Наведывались они и в Сливино, после их посещений в деревне недосчиты­вались коров, свиней, овец и другой живности. Прошли два долгих года оккупации. Под натиском наших войск фашисты откатывались на Запад, все слышнее становилась артиллерий­ская канонада, фронт приближался. В сентябре 1943 года жители деревни окончательно поняли, что немцы отступают. По боль­шаку, который проходил в 1,5 километрах от деревни, потя­нулись немецкие обозы, техника. Все жили ожиданием радо­стной встречи со своими освободителями. И именно в эти сентябрьские дни произошла трагедия в судьбе деревни.

Рассказывают очевидцы.

— В то время мне было 15 лет, и я хорошо помню, как это произошло,— говорит Владимир Титович Сидоренков, ра­ботник Монастырщинского лесничества.— Карательный от­ряд изменника Кленова, численностью в 15-20 человек, в на­чале второй половины сентября 1943 года расположился в перелеске близ д. Сливино. Кленовцы мародерствовали. Они хорошо знали, что Красная Армия успешно наступает и вот-вот придет расплата по заслугам за свои деяния. Стараясь как-то смягчить свою вину, они почти всем отрядом ушли из-под контроля немцев, и стали выдавать себя за партизан. А 21 сен­тября появившуюся в деревне немецкую машину с солдатами они обстреляли возле школы. В результате перестрелки среди немцев были убитые и раненые. Немцы быстро сообщили об этом своим войскам, отступающим по большаку Хиславичи—Монастырщина. Вскоре, мы это хорошо видели, немцы цепью по полю со стороны Гоголевки быстро приближались к деревне. Сходу они начали обстреливать ее, стреляли и за­жигательными пулями. Сразу в нескольких местах деревни загорелись избы, черный дым повалил к небу, треща, огонь набирал силу. Жители в панике бежали кто куда, но уйти из окруженной деревни было невозможно. Всех жителей немцы согнали еще к несгоревшему колхозному сараю.

— В деревне горело более 30 домов,— говорит Николай Никитьевич Кугаков, бригадир бригады Сливино.— Возле са­раев нас было более 200 человек, в основном дети, женщи­ны да старики. Всех поставили в шеренгу вдоль стен сараев. Предупредили, что малейшее движение и «капут». А потом немцы стали осматривать сарай внутри, они возбужденно пе­реговаривались и утвердительно кивали головами, по-види­мому, у них появился другой план расправы с нами — загнать в сарай и поджечь. Люди стояли молча. Плакали тихо дети, утирали слезы женщины, суровы лица были у стариков. В боль­шинстве все стояли семьями и понимали, что пришел конец. Немцы ожидали какое-то начальство. И вот появился немец­кий офицер. Стало тихо. Вдруг от сарая отделилась женщина... в деревне  находили приют несколько  семей с  восточных районов нашей области, эвакуированных немецкими властя­ми с прифронтовой зоны. Среди них была и эта женщина, средних лет по имени Лушка... Она быстро направилась к не­мецкому офицеру, солдаты схватили ее.

— Стойте, не стреляйте,— сказала она. Не побоявшись направленных на нее автоматов и поборов страх, она сумела доказать немцам, что нападение на машину было совершено не местными жителями, а полицейскими. После некоторого раздумья офицер дал распоряжение отменить смертную казнь жителям деревни и эвакуировать на запад. Нас погнали на Монастырщину. А деревню немцы сожгли дотла на следую­щий день. Они ходили с факелами и поджигали уцелевшие постройки. При перестрелке погибли жители деревни Галеева Фекла и ее девятнадцатилетняя дочь Ольга.

— В июне 1941 года после окончания 9 классов я приехала в Сливино  из Ленинграда,  здесь меня и застала война,— рассказывает пенсионерка Александра Ивановна Козлова.— Встречаясь со старожилами деревни, уже пенсионерами, мы часто вспоминаем черные дни оккупации и ту страшную трагедию, которую пережили сливенцы. А сколько пришлось потрудиться на восстановлении разрушенного и сожженного! После освобождения здесь вновь был восстановлен колхоз «20 лет Октября». Председателем его была избрана активная женщина Татьяна Ивановна Голаева, счетоводом назначили меня. Весной 1944 года в деревню стали возвращаться ее жители. Стали строить шалаши, землянки. Все было — и голод и хо­лод. Но работали все. Кроме того, еще помогали фронту — растили хлеб. Да разве можно рассказать обо всем пережитом! Главное, в своем горе мы не были одиноки. Нам помогало государство, соседние колхозы и простые русские люди.

Сегодня Сливино одна из бригад колхоза «Красный Ок­тябрь». Жители ее деревни растят хлеб, получают продукты животноводства. В бригаде размещено дойное стадо — 170 коров. Получают здесь и неплохие урожаи: например, в этом году с каждого из 350 гектаров, засеянных зерновыми, собрано по 18 центнеров зерна. А каждый из 50 гектаров льна дал по 7 центнеров льноволокна и 3,8 центнера льносемян. В деревне сейчас 34 двора, 75 жителей. В свое время деревня Сливино, как и многие другие, попала в список неперспективных, здесь не велось капитальное строительство жилья, производ­ственных построек. Это сыграло свою роль в развитии деревни. Многие ее жители уехали: что жить в неперспективной дерев­не?! В настоящее время в печати широко обсуждается пробле­ма малых деревень, ставится вопрос об их сохранении. Мож­но ли Сливино сохранить в перспективе как населенный пункт? Можно и нужно! Один из путей к этому — строительство жилья. Деревня расположена от центра колхоза всего в 1,5 километ­рах, через нее проходит дорога Гоголевка—Жуково, которая со временем будет заасфальтирована, недалеко школа, магазин.

И еще об одном. Неплохо бы в деревне установить памят­ный знак, где было бы видно, что в период войны деревня была полностью сожжена фашистами. Тем более, что есть постановление бюро Смоленского обкома партии об увекове­чении памяти сожженных в годы войны деревень.

Об этом должны подумать местные депутаты.

В. Петухов, наш селькор.

НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО

КОММУНИСТ  И. А. ГРИГОРЬЕВ

В заметке П. Хроменкова «Помогите восстановить имена патриотов» («Ленинское знамя» № 26 от 1 марта 1988 года) идет речь о группе советских людей в количестве 8 человек, расстрелянных фашистами и их приспешниками в поселке Монастырщина перед новым 1942 годом. Называются фами­лии двух патриотов из числа расстрелянных. Это Хроменков Петр Леонтьевич и Антонюшин Егор.

Считаю, что в числе восьми расстрелянных был житель д. Гоголевка Григорьев Иван Алексеевич.

Вот что говорится в архивной справке, которой я распо­лагаю: «В документах Смоленской областной чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний, со­вершенных немецко-фашистскими оккупантами в период Великой Отечественной войны, в списках граждан Гоголев­ского сельского Совета Монастырщинского района, расстре­лянных немецко-фашистскими оккупантами, значится Гри­горьев Иван Алексеевич, 1903 года рождения, член ВКП(б), расстрелян 31 декабря 1941 года».

По-видимому, вся группа в количестве восьми человек была расстреляна именно 31 декабря.

Григорьев И.А. — выходец с бедной крестьянской семьи. С малолетства любил труд и мог выполнять любую крестьян­скую работу. Активное участие принимал в период коллекти­визации и был одним из первых председателей колхоза в Гоголевке. Затем работал учителем в местной школе, а в пред­военные годы был директором Гоголевской неполной сред­ней школы. Коммунист, страстный агитатор, пользовался огромным авторитетом среди односельчан.

Когда фашисты напали на Родину, по зданию партийных органов возглавил работы по строительству оборонительных рубежей в нашем районе.

По доносу предателей в конце декабря 1941 года был схвачен фашистами и вскоре расстрелян.

В Гоголевке, на обелиске в честь воинов-земляков, погиб­ших в период войны 1941—1945 гг., увековечена его фамилия.

Хотелось, чтобы сохранившиеся могилы расстрелянных граждан были приведены в надлежащее состояние.

В. Петухов.

д. Гоголевка.

22 марта 1988 г.

 

К 40-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ

9.02.1985 года

ЗЕМЛЯКИ ПОМНЯТ

За период немецко-фашистской оккупации Смоленщины гитлеровские палачи расстреляли, повесили, сожгли и заму­чили живыми, отравили ядом и в душегубках, взорвали на минных полях, замучили в застенках гестапо 87 026 советских граждан от грудных детей и до стариков. Оккупанты в первую очередь расправлялись с коммунистами и комсомольцами. Погиб по доносу предателей один из первых организаторов колхоза в д. Гоголевке, впоследствии директор местной шко­лы, коммунист Григорьев Иван Алексеевич.

В документах Смоленской чрезвычайной областной комис­сии по установлению и расследованию злодеяний, совершен­ных немецко-фашистскими оккупантами в период Великой Отечественной войны, в списках граждан Гоголевского сель­совета Монастырщинского района, расстрелянных немецко-фашистскими оккупантами, значился Григорьев Иван Алексеевич,  1903 года рождения, член ВКП(б), расстрелян нем­цами 31 декабря 1941 года. (Основание: фонд № 1630).

 

Белобрысов Сергей Евдокимович, 1904 года рождения, кол­хозник, пенсионер.

Тридцатые годы, коллективизация сельского хозяйства. Об этом периоде немало написано в художественной и докумен­тальной литературе.

В Гоголевке насчитывалось более 250 единоличных кресть­янских хозяйств, из них половина была разбросана по хуто­рам. Сельские сходы, а они проходили довольно часто, и на них обязан был быть представитель каждой семьи, были шумными. К нам часто в ту пору в деревню приезжали пред­ставители из района и области. Они жили сутками у нас, помогали местному активу — создавался колхоз. То время у нас обошлось без жертв, но обстановка была накалена до предела. Много пришлось поработать местному активу. Вижу как сей­час склонившихся над столом возле пятилинейной кероси­новой лампы гоголевских активистов. Тихон Антонович Фроленков — старый агитатор, оратор, он мог без какой-либо бумажки говорить долго, и его слова западали в душу. Нико­лай Александрович Лобанов — наоборот, немногословен, очень грамотный товарищ. Впоследствии он руководил крупным хозяйством Сибири и стал Героем Социалистического Труда. Иван Стефанович Давыденков и Иван Ефимович Егоренков.

О Григорьеве Иване Алексеевиче скажу особо. Выходец из бедной крестьянской семьи. Любил труд и мог выполнять любую крестьянскую работу. Слова его всегда были вескими, к нему прислушивались, с ним советовались. В то сложное время он хорошо понимал линию, проводимую партией. Его чуть басовитый голос часто можно было услышать на собра­ниях. С газетой и книгой он не расставался. В Гоголевке он был одним из первых председателей колхоза.

 

Вспоминает Сидоренков Виктор Павлович, 1926 года рож­дения, учитель, пенсионер:

До войны в Гоголевскую неполную среднюю школу (так она тогда называлась) ходили ребята со всей округи. Дере­вянное здание школы, окрашенное голубой краской, было красивым, школьный парк хорошо ухожен. Имелось еще два школьных помещения, где занимались в основном дети начальных классов. В школе училось более 300 детей. В 1940 году открылся восьмой класс, а в дальнейшем школа развертыва­лась в среднюю. В этом была немалая заслуга директора школы Ивана Алексеевича Григорьева, который пользовался огром­ным авторитетом среди коллектива преподавателей и учащихся. Я хорошо помню его, в то время я учился в восьмом классе.

Вспоминается: это было перед самой войной. Преподава­тельский коллектив (инициатором, конечно, был Иван Алек­сеевич) решил осуществить постановку пьесы по произведе­нию Д. Фурманова «Мятеж». Началась деятельная подготовка. В коллектив участников были включены, кроме учителей, колхозники, учащиеся старших классов. Ивану Алексеевичу было поручено играть роль Фурманова.

Спектакль состоялся перед майскими праздниками сорок первого года в помещении школы. Хотя зал был вместитель­ным, он был переполнен, люди стояли и в зале, и в кори­дорах. Когда начался спектакль, установилась тишина.

Особенно запомнилась сцена, когда Фурманов и его то­варищи были арестованы и брошены в казематку.

В тот момент Иван Алексеевич действительно был похож на комиссара тех трудных и сложных революционных дней.

Но это был всего лишь спектакль.

 

Вспоминает Фроленкова Нина Федоровна, 1923 года рожде­ния, пенсионерка:

Конец июня сорок первого стоял сухим и жарким. На полях широко расстилалась желтеющая рожь, колосились яровые, цвели луга и клевера, будто синее море переливались волнами льны. Урожай ожидался богатый. Но на лугах и полях не было видно хлеборобов. Мужчины сменили косы на вин­товки, и тысячи смолян, оказывая большую помощь воинам Красной Армии, принимали активное участие в сооружении оборонительных рубежей, дорог, рытье траншей.

Мы, в основном молодежь, работали в районе деревень Хламово, Волково нашего района. Одним из руководителей на этих работах был Иван Алексеевич Григорьев. Вспомина­ется отцовское отношение к нам, к бывшим его ученикам. В короткие часы отдыха мы с большим интересом читали сводки Информбюро, напечатанные жирным шрифтом в га­зетах, принесенных Иваном Алексеевичем. Мы гордились подвигами и героизмом советских людей, вставших на защи­ту своей Родины. Одновременно мы чувствовали, что черная вражеская туча надвигается на нас. Мы знали, что наши от­ступают, и часто об этом заходил разговор с Иваном Алек­сеевичем.

— Русский народ победить нельзя, мы это хорошо знаем из истории. Вспомните Отечественную войну 1812 года. Фран­цузам Москву отдали, а победили. И эта война тоже Отече­ственная,— говорил Иван Алексеевич.

Мы верили в это.

 

Вспоминает Степченков Карп Иванович, 1926 года рожде­ния, член колхоза «Красный Октябрь».

Как будто сама природа встала против фашистов. Уже в декабре образовался большой снежный покров, стояли лю­тые морозы, северный ветер пронизывал до костей. Немец­кие солдаты не были готовы к русской зиме, и их можно было увидеть в чем угодно, даже в женских платках и шубах.

Дорогу Монастырщина—Хиславичи немцы содержали в проезжем состоянии, и почти ежедневно все работоспособ­ное население выгонялось на расчистку дороги. В один из последних дней декабря мы работали на расчистке снега. Я услышал тихий тревожный голос своего соседа.

— Везут Григорьева...

(Он пришел навестить семью, и его схватили фашисты).

Иван Алексеевич полулежал в санях, руки за спиной скручены проволокой, он был без головного убора, черные полосы с небольшой сединой трепал ветер. По обе стороны сидели полицейские.

Нет, он не был похож на побежденного, он прямо смот­рел в глаза своим односельчанам и кивком головы прощался с ними. Побежденным казался полицейский, трусливо ози­равшийся по сторонам и беспрерывно хлеставший лошадь, стараясь быстрее выехать из снежного коридора. На краю деревни стояла немецкая машина.

Это была последняя встреча Ивана Алексеевича со свои­ми односельчанами.

Вы ознакомились с воспоминаниями тех, кто вместе ра­ботал и хорошо знал Ивана Алексеевича Григорьева. Его помнят и вспоминают добрым словом его бывшие ученики, все те, кто его знал в жизни.

В Гоголевке на обелиске в честь воинов-земляков, погиб­ших в период войны 1941 — 1945 годов, увековечена его фа­милия.

Думается, что о нем должны знать и те, кто сегодня сидит за партой в школе, где он работал, а поэтому партийная организация колхоза «Красный Октябрь» совместно с дирек­цией Гоголевской школы должны подумать, как увековечить в школе память о Григорьеве Иване Алексеевиче, бывшем директоре Гоголевской школы, коммунисте, пламенном пат­риоте социалистической Родины, погибшем от рук фашист­ских палачей.

В. Петухов.

д. Гоголевка.

ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ РОДИНЕ

На страницах газеты мы рассказывали о девушке-подполь­щице из Монастырщины, расстрелянной гитлеровцами в 1943 году незадолго до освобождения района от немецко-фашистских оккупантов. До сих пор было не многое известно о деятельности подпольной организации в нашем райцентре.

Редакция разыскала подругу Лиды Янченковой Лидию Павловну Новикову-Соколову. Она сейчас живет в городе Рославле. Сегодня мы публикуем ее воспоминания о тяжелых днях оккупации.

С Лидой я подружилась, когда мы вместе учились в Монастырщинской средней школе. Жили мы недалеко от Янченковых и бывали друг у друга очень часто. У Лиды в те годы уже не было в живых матери. Ее отец был женат на другой. Здоровье отца было плохое. Сестра, старше Лиды на 3-4 года, работала уборщицей, если не ошибаюсь, в райисполкоме.

В 1940 году Лида окончила 8 классов и стала работать машинисткой в райисполкоме, где и проработала до прихода фашистов.

Когда началась эвакуация, пишущая машинка осталась у Лиды, и она отнесла ее в деревню к дальним родственникам.

Полтора месяца я с Лидой не встречалась. В первых числах сентября 1941 года наша семья вернулась в Монастырщину, и мы с подругой снова были вместе. Встречались, делились последними известиями, новостями, обсуждали прочитанные листовки. Стали думать, чем бы нам помочь своим. В начале нас было пять человек. Среди них была Лида, я, Женя Лястер и другие. Но Женя очень скоро отошла от нас. А ее место заняли другие надежные друзья. Это Тамара Тарасова, ее брат Николай, Михаил Крытин, Василий Нянченков, позднее Иван Глинкин, баянист из деревни Малейково Печкуров.

Решили выпускать листовки. Вначале их печатала Лида Янченкова на машинке. А потом мы решили, что ее скоро могут обнаружить, и придумали другое. Ребята узнали, что в здании редакции районной газеты валяется шрифт. Ночью Тарасов, Крытин и другие ребята пробрались в это здание и собрали его. Шрифт был разного размера. Сделали неболь­шой ящик для него и в нем набирали содержание листовок.

Очень много нужно было усилий и терпения, чтобы на­брать листовку. Было и так, что оставалось набрать всего не­сколько слов, а набор разваливался, и все начиналось заново.

Зимой 1941—1942 года или весной (я точно не помню) один из наших ребят познакомился с членами подпольной организации села Досугово. Возглавлял ее врач Никифор Федорович Зорок. И мы стали работать под его руководством.

Летом 1942 года нам дали указание устраиваться на работу в немецкие организации. Лида устроилась машинисткой в ко­мендатуре. Там она часто получала нужные сведения, часто узнавала о планах полиции по облаве жителей, узнавала списки «неблагонадежных людей», о заявлениях на советских граждан.

Подпольная организация создавала и готовила к выходу из подполья партизанский отряд. Осенью 1942 года он был создан и перед октябрьскими праздниками ушел в леса. Из Монастырщины тогда ушли Тарасов, Крытин, Глинкин и несколько человек из полиции. Из Досугова ушел Владимир Пасман — бывший ученик нашей Монастырщинской средней школы, окончивший военное училище и попавший в плен. Это был сын учительницы Марфы Мартыновны Пасман. Из Досугова я еще знала Надежду и Евгения Семионенковых, а из Ново-Михайловска — Лиду Подолякину.

С 1 августа 1942 года я устроилась на работу в паспортный стол. Бланки удостоверений личности получали с печатями, и я старалась незаметно похитить их и передавала в подполь­ную организацию.

Весной 1943 года, в середине апреля, через наш район проходил партизанский отряд Гришина. В Монастырщине фашисты и полиция готовились к встрече с ними. Лида Янченкова узнала, в каком направлении выйдут немцы и поли­цаи, и решила предупредить гришинцев. 14 или 15 апреля под вечер Лида и Тамара Тарасова ушли в направлении Соболе­ва, рассчитывая встретить партизан, предупредить их, а к ве­черу вернуться назад.

Лида и Тамара обратно не вернулись. Их не отпустили партизаны. К тому же они сами были не против остаться в отряде.

5 мая мы сидели в доме. И вдруг напротив помещения бывшего нарсуда остановилась легковая автомашина. Из нее вышла девушка. Ее повели в помещение. Я не столько узнала, сколько почувствовала как-то невзначай, что ведь это Лида. Я тут же высказала свою мысль отцу. Он уверял, что не может быть. Но утром я убедилась, что это действительно так.

Лида, будучи в партизанском отряде, была послана в раз­ведку и попала в немецкую засаду. Случилось это под Чаусами в Белоруссии. При обыске у нее нашли дневничок с ини­циалами Л. Я.

От Лиды фашистам ничего не удалось узнать. И 8 марта 1943 года в 11 часов вечера ее увезли на машине из Монастырщины. А минут через 20 мы услышали выстрел. Убили ее на окраине Монастырщины. На следующий день нашли толь­ко Лидину гребенку. Так и оборвалась ее молодая жизнь, полная ненависти к врагу.

Когда освободили Монастырщину, тело Лиды мы пере­несли на кладбище, которое находится в центре Монастыр­щины.

Л. Новикова-Соколова.

г. Рославль.

НИКОГДА НЕ ЗАБЫТЬ ЭТОГО

25 сентября исполняется 45 лет со дня освобождения Смоленщины и нашего района от немецко-фашистских окку­пантов. Помню, не прошло и месяца после начала войны, как в наш край пришли немцы.

Население области испытало на себе все ужасы гитлеров­ского «нового порядка». Повсеместно проходили массовые расстрелы мирного населения, самые ухищренные и разнузданные убийства людей различными способами насилия и из­девательства, массовый угон в немецкое рабство.

За период оккупации районов Смоленской области немецкие изверги расстреляли, повесили, сожгли и закопали живыми, отравили ядом и в душегубках, замучили в застенках гестапо свыше 151 тысячи мирных советских граждан от грудных детей до глубоких стариков, более 230 тысяч погибло военнопленных, 164 тысячи угнали в рабство.

В нашем Монастырщинском районе немецко-фашистские варвары расстреляли, замучили и сожгли 1982 человека, 489 че­ловек было угнано в Германию.

Особенно фашисты зверствовали при отступлении в сен­тябре 1943 года. В районе было разрушено и сожжено 1835 до­мов колхозников. 43 дома фашисты сожгли в Гоголевке, пол­ностью была уничтожена д. Сливино, горели Багрецы и дру­гие населенные пункты района. 7 сентября 1943 года один из деятелей фашистского правительства Гиммлер инструктиро­вал командование СС.

Вчитайтесь в эти строки: «Необходимо добиться того, чтобы при отходе не оставалось ни одного человека, ни одной го­ловы скота, ни одного центнера зерна, чтобы не остались в сохранности ни один дом, чтобы не осталось ни одного ко­лодца, который не был бы отравлен... сделайте все, что в чело­веческих силах для выполнения этого». А вот несколько страш­ных слов из так называемой «Памятки немецкого солдата».

— Уничтожить в себе жалость, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик...

Только стремительный натиск наших войск, мощные уда­ры по врагу спасли десятки тысяч жизней мирных жителей и тысячи домов от огня и разрушений.

Ранним сентябрьским утром, едва смолкла перестрелка и немцы отступили, с лесов и перелесков, с оврагов в де­ревню Гоголевку спешили ее жители. Ехали подводы с до­машним имуществом, шли пешие, тревожно мычали коровы.

Раньше всех в деревне оказались мы, подростки. Деревня была неузнаваемой. С нескрываемой скорбью смотрели деревляне на дымящие пожарища, на избы без окон и дверей, на отрытые на огородах окопы.

А наши войска все шли и шли на запад. Радостно встре­чало население своих освободителей. Не скрывая слез, угощали чем могли, спрашивали, откуда, а мы с восхищением разгля­дывали погоны, ордена и медали на полинявших гимнастер­ках и по ним узнавали, что отдельные солдаты обороняли Москву и стояли на смерть у стен Сталинграда. К сожалению, встречи были короткими, ведь война продолжалась.

45 лет спустя, в эти дни, когда отчетливо всплывают в памяти пережитые события, еще раз убеждаешься, какой огромный труд в общую победу вложило население освобож­денной местности. В первые дни после прихода наших войск все военнообязанные были призваны в армию. Главная тя­жесть колхозной деревни легла на плечи женщин. В этот пе­риод была велика роль молодежи на селе, где подростки вместе с женщинами составляли главную часть населения.

В Гоголевке в то время была многочисленная комсомоль­ская организация. Возглавлял ее бывший фронтовик-танкист, прибывший в деревню после тяжелого ранения Петр Глеков. Он много времени уделял работе с молодежью. Комсомольцы были зачинщиками и проводниками всех хороших дел на селе и, как правило, хорошими производственниками.

Большой объем сельскохозяйственных работ проводился вручную. На весеннем севе в 1944 году лошадей не хватало — бороновали на коровах. По 5-7 соток земли вскапывали лопатами 15-16-летние девчата Настя Седачева, Нина Шкелева, Нина Червонцева, Шура Пиликова, Анна Дубнова и многие другие. А комсомольцы Вася Свириденков, Володя Архипенков, Толя Лобанов, Леша Козлов, Ваня Исачкин настойчиво приучали быков к работе. Все работали под ло­зунгом: «Все для фронта, все для победы». А фронт был недалеко — по ночам была слышна работа артиллерии.

Условия жизни были не легкими, работы хватало, а жили впроголодь. Но почти всегда летними вечерами, когда солнце скрывалось за горизонтом, была слышна песня — колхозники возвращались с работы. В большинстве пели песни задумчи­вые, старинные и лирические военных лет. А какая могла быть оплата труда в колхозе в те годы? Гоголевские старожи­лы и сейчас вспоминают вот такой случай: на одном из отчетных собраний, когда счетовод зачитал цифры годового отчета и стало ясно, что на трудодень пришлось только по 3 копейки, колхозный кузнец Иосиф Мелехов сказал:

— У Юльки Савченковой с детьми нет хаты, давайте за эти деньги, что причитаются на трудодни, купим ей хату.

Так и решили на собрании, никто против не был. Этот случай говорит о многом.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 июня 1945 года многие колхозники были награждены медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». И сейчас проживают в Гоголевке несколько человек, награж­денных этой медалью. Среди них Шабасова Дарья Трофимов­на, Есалова Екатерина Семеновна, Судаков Алексей Афана­сьевич, Дубнова Анна Тарасовна и другие.

Есть события, даты, которые быстро стираются из памяти людей, но никогда не забудут смоляне радостные дни осво­бождения и тяжелое время восстановления разрушенного войной хозяйства.

В. Петухов.

д. Гоголевка.

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ИСТОРИИ

По-особому торжественно, празднично отметили в совхозе «Кадинский» 70-летний юбилей Советских Вооруженных Сил. Все было заранее тщательно продумано, умело организовано. На праздник пригласили всех ветеранов Великой Отечествен­ной войны.

Торжества проходили в центре совхоза д. Кадино. Начались они у краснозвездного обелиска в честь земляков, отдавших жизнь за Родину. К подножию обелиска ветераны возложили венки. Затем торжества продолжились в совхозном Доме куль­туры. С небольшим докладом о 70-летии Советских Вооружен­ных Сил выступил секретарь партийной организации хозяй­ства Егор Григорьевич Дорошкевич. Сказали свое слово и ве­тераны войны — Александр Павлович Хорсеев и Анатолий Филиппович Мачульский. Они сердечно поблагодарили адми­нистрацию совхоза, партийную организацию за заботу и вни­мание к ним, ветеранам. Председатель профсоюзного комите­та Елена Федькина вручила фронтовикам подарки. Пионеры Кадинской восьмилетней школы исполнили в их честь стихи и песни.

А потом все вместе, ветераны и молодежь, отправились к кургану памяти, что высится за деревней Кадино. И это было естественным продолжением праздника.

Курган памяти — место для кадинцев особое. Здесь, запе­чатленная в памятниках, как бы живет сама история. Один из обелисков воздвигнут в память 300 зверски замученных в годы войны мирных жителей д. Кадино. Неподалеку от него еще один скромный памятник — в честь схваченных и расстрелян­ных фашистами коммунистов братьев Левченковых, предсе­дателя местного сельсовета Федора Парфеновича и финагента Григория Парфеновича.

Тут же, рядом, с виду ничем не примечательное место, но за ним тоже история. Здесь в 1905 году свершили бунт местные крестьяне, возглавляемые Хорсеевым.

Интересными были рассказы ветеранов о тех далеких со­бытиях. Для каждого из присутствующих прошлое, сама ис­тория словно бы стали ближе, осязаемее. Минуты, проведен­ные на кургане памяти, напомнили людям: плохо мы еще знаем историю своего родного края, его героев.

Вот такими неординарными, исполненными глубокого смысла получились торжества в честь юбилея Советской Ар­мии в совхозе «Кадинский». Они стали маленьким, но ярким событием в местной жизни, которое без сомнения надолго запомнится людям. Хотелось бы, чтобы такие мероприятия не были одноразовыми, а находили свое продолжение. Ведь приобщение к истории, к конкретным судьбам людей, ее творившим,— насущная потребность нашего времени.

В. Ольгина.

Совхоз «Кадинский».

ПАРТИЗАНСКАЯ БЫЛЬ

Очерк «Партизанская быль» является продолжением рас­сказа «Начало», который мы опубликовали в номерах 50-53 газеты «Ленинское знамя». Материалом для очерка «Парти­занская быль» послужили новые документы о героизме на­родных мстителей.

Партизаны остановились у околицы села. Широкоплечий и грузный Василий Завальный с минуту о чем-то раздумы­вал, а потом осторожно тронул за плечо высокого парня:

— Ты сойди здесь, Аркадий, наведай Нину. В случае осложнений — действуй по своему усмотрению. Вернешься туда, где договорились...

— Ясно, товарищ командир,— ответил парень и, соско­чив с саней, направился в сторону дома Шутовой.

Завальный подал знак, и партизаны помчались дальше. Остановились они у дома Григория Левченкова. Стараясь не шуметь, окружили строение. Гулкий стук в окно разбудил хозяина:

— Кто там?

— Открой дверь! — приказал Завальный. Хозяин бросился будить полицейских.

Щелкнул выстрел. Звякнули оконные стекла. Полицейские отстреливались из-за большой печи, и пули партизан не достигали цели. Тогда кто-то метнул в окно гранату. Через несколько минут языки пламени охватили весь дом.

— По местам! — послышалась команда,— и партизаны вско­чили в сани...

В селе Лобково остался Аркадий. Едва успев передать Нине поручение, он услышал выстрелы: «Молодцы ребята, поддают жару!». В окно постучала соседка:

— Нина, дом Левченкова горит... один из полицейских выполз. Предупреди своих...

Аркадий схватил полушубок:

— Пойдем со мной...

Нина, показывая взглядом на двух сестренок, свернув­шихся в углу, запротестовала:

— Видишь, не могу. Иди один... Так они расстались.

Тем временем полицейский, выбравшись из горящего дома, держал путь в Досугово. Вскоре в село прибыл карательный отряд. Фашисты переворошили все дома, многих арестовали, имеете с другими бросили в кузов машины и Нину Шутову.

Свежий санный след партизан привел карателей к дому мельника Жарикова в село Егорье.

Услышав шум машин, партизаны бросились к окнам.

— Фашисты! — крикнул Завальный и схватился за пистолет. Высокий, с едва пробившимися усиками, Петр Красноруцкий и его товарищ выскочили в сени. Потом, пригнув­шись, перебежали через соседний двор в дом Александры Степановны Даниленковой. Другие продолжали пристально смотреть на улицу.

— Рус, выходи, сдавайся! — донеслось до партизан.

Горстка отважных ответила огнем. Заговорил пулемет ка­рателей. Двое партизан свалились замертво, остальные про­должали отстреливаться. Белокурый паренек, залегший на чердаке, бросил гранату. Фашисты отхлынули назад. И все же одному из них удалось подползти к дому. Гитлеровец поднес спичку к свисавшему с крыши пучку соломы, и оранжевая змейка побежала к крыше. Дом запылал.

— Приготовить гранаты! — приказал Завальный и бросил­ся к калитке.

Товарищи последовали за ним. Скошенный пулей, упал белокурый боец. Завальный и Жариков успели метнуть грана­ты. Раздались взрывы. Федор ринулся вперед, а Василий, раненный в ногу, вернулся в горящий дом.

Прошла минута, вторая... Завальному казалось, что писто­лет уже пуст, но в нем был еще один патрон. Решение при­шло мгновенно: «Нет, гады, живым я не сдамся!» Он при­ставил пистолет к груди и нажал спуск...

Федора схватили пятеро. Скрутили руки и втолкнули в ку­зов машины...

Кто-то из предателей привел фашистов в дом Даниленковой:

— Партизаны есть?

«За укрывательство партизан — расстрел. Но я русская... Мой долг...» — мелькнуло в сознании Александры Степановны, и она, не задумываясь, ответила:

— Нет.

— Врешь! Найдем — пощады не будет... Даниленкова удивленно пожала плечами. Фашисты быстро осмотрели помещение, заглянули за печку, под постель и ушли. Но ненадолго. Вскоре они появились вновь. Кто-то упорно уверял, что партизаны укрываются именно здесь. И опять начался допрос. Гитлеровцы перевернули все вверх дном, заглянули в погреб и там обнаружили Петра Красноруцкого и его товарища.

Партизан арестовали, а Александру Степановну и ее сына Александра тут же расстреляли.

Федю Жарикова привезли в монастырщинскую военную комендатуру. При каждом допросе его избивали до потери сознания, но он ни слова не сказал о партизанах.

— К какой организации принадлежишь, кто ею руково­дит? — неистовствовал фашистский капитан Бельц.

— Я принадлежу к Ленинскому союзу молодежи, а руко­водит им славная Коммунистическая партия,— спокойно от­вечал Федя.

— Подлец! — топал  ногами  Бельц.— Мы заставим тебя говорить. Доктора Зорока знаешь?

— Он лечил моего ребенка.

— Зорок возглавлял организацию молодежи. Кто в нее входил?

— Я ничего не знаю.

...Нину Шутову гестаповцы сначала допрашивали «дели­катно».

— Нам известно, что вы комсомолка и связаны с отрядом. Но мы знаем и другое: Советская власть причинила вам горе.

— Вот как? Я этого не знала,— отвечала Нина.

— Будем откровенны: ваш отец был арестован... Это обя­зывает вас ко многому...

— Мой отец — участник революции, он был председате­лем сельского Совета.

— Но его арестовали.

— Да, арестовали, но, видимо, по ошибке, как и вы меня...

— Вы должны нам помогать.

— А что я должна делать?

— Будете учить детей и сообщать нам о нарушителях об­щественного порядка.

— Вы хотите, чтобы я была доносчицей... Этого не будет... Когда все попытки гестаповцев склонить Шутову к изме­не провалились, ее в одном белье бросили в ледник. Девушка вспомнила слова доктора Зорока: «Будь мужественной, зака­ляй себя, готовься к любым испытаниям». Вот оно, самое большое испытание.

Как же были поражены фашисты, когда из ледника до­неслись слова песни:

Замучен тяжелой неволей, Ты славною смертью почил...

Дверь ледника отворилась, послышался грозный окрик, но девушка продолжала петь любимую песню Ильича...

...Морозным февральским днем 1943 года Жарикова и Шу­тову вместе с другими арестованными вывели на окраину Монастырщины, к реке Железняк. Их группами подводили ко рву и расстреливали. Федя и Нина были в последней группе. Жариков успел крикнуть:

— Всех не перестреляете! Нас много! Когда патриоты упали, фашисты продолжали вести огонь: и мертвые герои казались им страшными.

Г. Косарев.

(Газета «Советская Россия»).

 

В результате изучения архивных документов установлено, что:

общее число жертв злодеяний немецко-фашистских окку­пантов и их сообщников над мирным населением в Монастырщинском районе (по 31 акту) составило — 1810 человек, в том числе мужчин — 590, женщин — 520, пол неизвестен — 700 че­ловек.

Из 1810 жертв — 55 детей до 12 лет, подростков 13-16 лет — 134 человека; взрослых 17-59 лет — 890; стариков 60 лет и стар­ше — 37 человек; возраст не указан — 1 человек.

Из общего числа жертв расстреляны — 1176, сожжены — 6, повешены — 70, замучены голодной смертью — 8, угнаны в фа­шистское рабство — 550 человек.

В одном из архивных документов есть и такие данные, которые разнятся с вышеназванными.

Всего по Монастырщинскому району в период оккупации немцы расстреляли, замучили, сожгли и повесили 1981, угнали в Германию — 489 человек.

 

СПИСОК ПУБЛИКАЦИЙ В МОНАСТЫРЩИНСКОЙ

РАЙОННОЙ ГАЗЕТЕ, ПОСВЯЩЕННЫХ ГИБЕЛИ МИРНЫХ ГРАЖДАН

ВО ВРЕМЯ ОККУПАЦИИ МОНАСТЫРЩИНСКОГО РАЙОНА

(1941-1943 гг.).

 

(газета «Ленинское знамя», с 14 марта 1992 года переименована в «Наша жизнь»)

 

№ п/п	Число. Месяц. Год	Номер	Название статьи
1	8 мая 1964	54	«Партизанская быль» (документальный очерк).
2	25 сентября 1966	115	«Жизнь, отданная Родине».
3	9 февраля 1985		«Земляки помнят».

Продолжение табл.

 

№ п/п	Число. Месяц. Год	Номер	Название статьи
4	13 ноября 1986		«Огненная деревня».
5	24 сентября 1988		«Никогда не забыть этого».
6	22 марта 1988		«Коммунист И. А. Григорьев».
7	15 сентября	74	«Невинные жертвы войны».
8	22 июня 2002	47	«Трагедия монастырщинских евреев».
9	Подготовлена в печать		«Преступление варваров».

СПИСОК КЛАДБИЩ, ГДЕ ЗАХОРОНЕНЫ МИРНЫЕ ЖИТЕЛИ

МОНАСТЫРЩИНСКОГО РАЙОНА,

ПОГИБШИЕ В ПЕРИОД ОККУПАЦИИ

— Еврейское кладбище, д. Кадино Высокинского с/сове­та, где располагалось немецкое гетто;

— деревенское кладбище, д. Гамово Высокинского с/совета;

— деревенское кладбище, д. Дмыничи Стегримовского с/совета;

— Братское кладбище советских воинов и мирных жите­лей в д. Скреплево Каблуковского с/совета;

— еврейское кладбище, д. Татарск Татарского с/совета, где располагалось немецкое гетто;

— еврейское кладбище, д. Дудино Гоголевского с/совета;

— деревенское кладбище, д. Свирковец Гоголевского с/со­вета;

— деревенское кладбище, д. Палевичева Буда Гоголевско­го с/совета;

— деревенское кладбище, д. Каблуки Каблуковского с/со­вета;

— деревенское кладбище, д. Молоково Каблуковского с/со­вета;

— деревенское кладбище, д. Шайки Барсуковского с/совета;

— деревенское кладбище, д. Сливино Гоголевского с/со­вета;

— Братское кладбище в п. Монастырщина, где с воинами захоронены и мирные жители, зверски убитые за связь с пар­тизанами в период оккупации;

— деревенское кладбище, д. Досугово Досугинского с/со­вета;

— деревенское кладбище, д. Железняк Карховского с/со­вета.

 

СПИСОК ОБЕЛИСКОВ И ПАМЯТНИКОВ, УСТАНОВЛЕННЫХ

НА ЦЕНТРАЛЬНЫХ УСАДЬБАХ МОНАСТЫРЩИНСКОГО РАЙОНА

В ЧЕСТЬ МИРНЫХ ЖИТЕЛЕЙ, ПАВШИХ ОТ РУК НЕМЕЦКИХ ЗАХВАТЧИКОВ

— Обелиск в д. Слобода Александровского с/совета;

— обелиск в д. Котово Александровского с/совета;

— обелиск в д. Багрецы Гоголевского с/совета;

— обелиск в д. Дудино Гоголевского с/совета;

— обелиск в д. Барсуки Барсуковского с/совета;

— обелиск в д. Сычевка Барсуковского с/совета;

— обелиск в д. Долгие Нивы Барсуковского с/совета;

— обелиск в д. Родьковска Барсуковского с/совета;

— обелиск в д. Гоголевка Гоголевского с/совета;

— обелиск в д. Доброселье Добросельского с/совета;

— обелиск в д. Жуково Жуковского с/совета;

— обелиск в д. Лыза Лызянского с/совета;

— обелиск в д. Кадино Высокинского с/совета;

— обелиск в д. Тишково Высокинского с/совета;

— обелиск в д. Ново-Михайловка Лосевского с/совета;

— обелиск в д. Раевка Раевского с/совета;

— обелиск в д. Соболево Соболевского с/совета;

— обелиск в д. Стегримово Стегримовского с/совета;

— обелиск в д. Дмыничи Стегримовского с/совета;

— стела в д. Скреплево Каблуковского с/совета;

— обелиск в д. Мигновичи Мигновичского с/совета;

— обелиск в д. Хотяны Татарского с/совета;

— обелиск д. Любавичи Любавичского с/совета;

— обелиск в д. Железняк Карховского с/совета;

— памятник Скорбящей матери установлен семье Симаковвых (матери и ее детям, заживо сожженным немцами за связь с партизанами) в д. Железняк Карховского с/совета в период оккупации;

— обелиск в д. Носково Носковского с/совета;

— обелиск в д. Досугово Досуговского с/совета;

— обелиск в д. Буда Слободского с/совета.

Материал по Монастырщинскому району подготовлен рабочей группой редколлегии Смоленской области Книги Памяти совместно с редакционной комиссией при администрации Монастырщинского района. 

 

 ИЛЛЮСТРАЦИИ К РАЗДЕЛУ

Монастырщинский район 

Поселок Монастырщина, западная окраина. Братская могила (еврейская). Бетонно-гранитный обелиск высотой 3 метра. Установлен родственниками. Захоронены более 1000 мирных граждан. Известны имена 260 человек

Поселок Монастырщина. Индивидуальная могила на Братском кладбище Галузина Петра Тихоновича. Расстрелян за связь с партизанами в период оккупации. Обелиск из мраморной крошки с фотографией

 

Поселок Монастырщина. Индивидуальная могила Янченковой Лидии Ниловны, расстрелянной в период оккупации за печатание и распространение листовок. Обелиск из мраморной крошки с фотографией

Деревня Полевичева Буда, Гоголевский сельсовет, Монастырщинский район, сельское кладбище. Индивидуальная могила Сурикова Бориса Васильевича. Погиб в период оккупации. Металлический обелиск высотой 1,5 метра, установлен родственниками

 

Деревня Скреплёво Макаровского сельсовета Монастырщинского района. Братская могила. Железобетонная плита 1,5 метра с надписью: «Здесь похоронены жители деревни Скреплёво, зверски замученные немецко-фашистскими захватчиками 25 сентября 1942 года…» и фамилии захороненных. Захоронены 43 человека. Известны – 32, 11 – неизвестны

 

Деревня Скреплёво Макаровского сельсовета Монастырщинского района. Братская могила. Около неё установлена стела из железобетона высотой 5 метров с надписью: «Люди! Покуда сердца стучатся – Помните! Какой ценой завоёвано счастье – пожалуйста – помните!»

 

Волков Иван Иванович, очевидец расстрела мирных жителей в деревне Скреплёво Макаровского сельсовета Монастырщинского района 25 сентября 1942 года

 

Деревня Досугово Досуговского сельсовета Монастырщинского района. Братская могила. Памятник односельчанам, погибшим в период Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.)

 

Деревня Татарск (окраина) Татарского сельсовета Монастырщинского района. Братская могила (еврейская). Бетонно-гранитный обелиск высотой 3 метра. Установлен родственниками. Захоронены около 1000 человек

Деревня Кадино (окраина). Братская могила (еврейская). Бетонно-гранитный обелиск высотой 3 метра. Установлен родственниками. Захоронены около 300 человек

 

Деревня Железняк Железняковского сельсовета Монастырщинского района. Памятник «Скорбящая мать и воин» в честь мирных жителей, погибших от рук немецких захватчиков во время Великой Отечественной войны

Деревня Железняк Железняковского сельсовета Монастырщинского района. Обелиск на деревенском кладбище из мраморной крошки. Установлен на месте захоронения семьи Симаковых. Надпись на обелиске: «Здесь покоится прах матери и семерых ее детей, заживо сожженных фашистами 25 сентября 1943 года: Симакова Анна Емельяновна — мать, Александр Григорьевич — сын, Анастасия Григорьевна — дочь, Нина Григорьевна — дочь, Галина Григорьевна — дочь, Лилия Григорьевна — дочь, Зинаида Григорьевна — дочь, Вера Григорьевна — дочь»

 

Деревня Кадино (окраина) Монастырщинского района. Братская могила (перезахоронение 70-х годов). Памятник установлен на месте захоронения Левченкова Ф. П., председателя, и Левченкова Г. П., работника Тишковского сельсовета, Черткова Е. Ф., расстрелянных фашистами в 1941 году