Размер шрифта:
Цвета сайта:
Настройки:

Интервал между буквами (Кернинг):

Стандартный Средний Большой

Размер шрифта:

14 20 28

Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Монастырщинское межпоселенческое централизованное библиотечное объединение»
Версия для слабовидящих
8 (48148) 4-20-20

Память как бессмертие

Е.Я. Король «Мои воспоминания о войне»

Всё вокруг сияло и светилось.

Но прошла весна,-

Солнце скрылось,

Небо помутилось...

Началась ВОЙНА.

(Слова из песни)

ЕЩЁ ДО ВОЙНЫ...

В моих детских воспоминаниях довоенная жизнь - это солнце (всегда), даже если дожди, то с грозой, весёлые, после которых, подняв платье повыше, бегали по лужам с пузырями, прыгали под струями воды, выкрикивая: «Дождик, дождик, лей, лей, раз­гоняй моих гусей!», - или, - «Дождик, дождик, пуще - будет травка гуще!».. Это искрящаяся речка, которая была тут же, ря­дом, мелкая, родная, с пиявками, головастиками, где папа расчи­стил ключик и построил крыничку для всех, вода в которой была ледяной и сладкой, и называлась речка Глинкой..

Подрастала - «переселялась» на более серьёзную речку - Лютайку, где уже мама учила меня плавать на надутой наволочке. Сюда она часто водила нас с подружками под вечер: перейдёшь Глинку, пройдёшь лужок, школьную рощу, снова луг - и она: с вирами глубже и длиннее. В ней уже были раки, рыба, стрекозы... Луг усыпан ромашками, колокольчиками, трава по пояс! Мы, сплетая её макушки, делали в ней шалашики и лежали в них, наблюдая букашек, отдыхая от зноя. Была ещё и третья река: Вихра! Туда я ходила с папой, уже умея плавать. Там был остров, и мечта была довоенная доплыть до него, как до новой земли, открыть его для себя. Доплыла один раз, больше не успела... В Вихру впадала ещё речка Железняк, вся в камышах. Её переходили вброд. Только теперь понимаю всю прелесть расположения моей любимой Монастырщины: такое обилие воды, лугов, небольших лесочков, которые переходили в настоящий Кузнецовский лес, соединявшийся с Брянским. Эти леса укрывали партизан и наводили ужас на фашистов! Туда, уже после освобождения от оккупации, ничего не боясь, босоногое племя девчонок ходило за грибами, брусникой и «дурочками» (голубикой)... почти за десять километров в один конец...

В местечке Монастырщина было три школы: Начальная Образцовая, где работала мама, Лидия Алексеевна Король, учительница, отдававшая всю душу и силы, и время своим ученикам, обожаемая ими, сохранившими добрую память о ней до сих пор, в уже престарелом возрасте. Вторая, семилетняя, национальная школа, бывшая еврейская, и главная средняя школа. Она стояла на холме, как лебедь белая, каменная, с мезонином, где обычно располагался 10-й класс, и где нам хотелось поучиться. Возле школы была старинная роща, обилие сирени и жасмина, фруктовый сад, пчельник, столярная мастерская, конюшня с лошадьми, своя земля под посевы, где учащиеся приобретали навыки грамотного ведения сельскохозяйственных работ и пчеловодства, был тир и полный спортивный городок, что нас особенно влекло. Там, вокруг, был какой-то кварцевый песок, и никогда не было грязи. К зданию примыкал высокий широкий балкон, на котором выступали школьные артисты. В этой школе мой папа преподавал русский язык и литературу и был завучем, а также руководил школьным хором, учил многоголосному пению. Яков Казимирович Король был человеком энциклопедических знаний и мог в любое время вместо заболевшего учителя провести урок истории, географии, биологии, рисования, иностранного языка на высоком педагогическом уровне.

ЕЩЁ до войны мне были дороги походы с папой за руку в воскресный день в книжный магазин «за новинками». Тогда ведь впервые печатались «Тимур и его команда» Гайдара, «Дикая собака Динго» Фраермана, «Волшебник изумрудного города» Волкова... Помню их переплёты, картинку на обложке и запах краски. Это был мой любимый запах! Папа покупал свои книги, шли счастливые, что сейчас будем читать! Иногда он читал мне вслух «Мцыри» Лермонтова и отрывки из «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели.

 Издание было богато иллюстрировано, в тяжёлом переплёте, и мне запомнились слова: «Кто не ищет дружбы с ближним, тот себе заклятый враг!», «Только тот узнает радость, кто печаль перенесёт!» С ранних детских лет люблю поэзию А. С. Пушкина! Всегда хотелось плакать от первых самостоятельно выученных стихотворений «Что ты ржёшь, мой конь ретивый?», «Песни о вещем Олеге», «К няне», «Бури мглою»... Последнюю мы с мамой часто пели под её гитару... Помню юбилейное издание 1937года - толстенный том Пушкина с множеством литографий, портретов, стихов и прозы! (папа всегда учил вначале мыть руки и отмывать чернила с пальцев.) Листала, читала, сравнивала... Тогда впервые увидела портрет красавицы Натальи Гончаровой и узнала трагическую историю дуэли с Дантесом. И тогда же возненавидела его на всю жизнь! Часто, оставаясь одна дома, занималась «самообразованием»: бренчала на папиной фисгармонии и сама научилась брать аккорды, искать гармонию, подбирать мелодии. С папой по вечерам разбирали по нотам новые песни «Широка страна моя родная», «Орлёнок» и старые, революционные и о Гражданской войне: «По долинам и по взгорьям», «Каховку», «Песню о Щорсе». Было счастье тихих вечеров, рядом звучал чистый, высокий голос мамы. Она прекрасно пела: в гимназические годы запевала в церковном хоре, и старший брат собирался продолжить её образование в консерватории, но она выбрала трудный учительский путь.

Были и праздничные хлопотливые пробуждения с новой песней «Утро красит нежным светом стены Древнего Кремля» - и ботинки блестят, носочки белые, юбка синяя в складку, вышитая кофточка, красный галстук, - спешим на демонстрацию, а после на школьном балконе концерт! Зрители внизу, на траве и скамейках, все свои. Всё просто и прекрасно!

А как любили кино! И дети, и взрослые смотрели с удовольствием первый звуковой фильм «Путёвка в жизнь» и героические о Чапаеве, Котовском, «Пётр Первый», «Мы из Кронштадта», «Мать» и трилогию о жизни А. М.Горького, «Большой вальс» и сказки о Василисе Премудрой, Емеле и Щуке, о Докторе Айболите! А фильмы по произведениям Аркадия Гайдара?! «Школа», «Р. В. С.», «Тимур и его команда»! В здании кинотеатра на втором этаже была БИБЛИОТЕКА. Там тоже запах книг, но другой, не новый, а, наоборот, тревожащий воображение... Я его тоже вдыхала с нетерпением. Хотелось всё это осилить, вместить в себя скорее. А многие книги не выдавали, мол, ещё рано. Брать книги в библиотеке стала с пяти лет, записал туда меня папа. С той поры КНИГА стала неотъемлемой частью моей жизни.

Вначале до третьего класса я училась в семилетке. У нас был очень дружный класс, ведь в школу мы пришли своей группой из детского сада. Нас привели под транспарантом, где на красной материи блестящими буквами было написано: «Нам 8 лет, мы идём в школу». Мы попали к прекрасной учительнице Марии Львовне Плющевой. Она возилась с нами, не жалея ни сил, ни времени. Занималась с отстающими у себя дома, так как в школе не было свободных помещений, создала в классе шумовой оркестр, шила для выступлений костюмы, изобретая их почти из ничего! Наш класс состоял почти из отличников и ударников, и в 1940 году Марию Львовну наградили орденом Знак Почёта! Она была первой учительницей-орденоноской в районе, его вручал сам М. И. Калинин. Дали ей путёвку к Чёрному морю, всем девочкам класса привезла красивейшие бусы из крупных раскрашенных ракушек. А из разноцветных стружечных лент (продавались такие, из них цветы делали), смастерила пёстрые юбочки, настрочив стружки на поясок, и мы плясали на сцене, как на Бразильском карнавале! А на Первомайской демонстрации мы шли колонной в белых майках и белых юбочках, сшитых из многослойной белой бумаги, похожей на марлю, (продавалась в аптеке) и выполняли упражнения с флажками. Было красиво и весело. После второго класса Мария Львовна уехала в Подмосковье, но память о ней и любовь жива и сейчас. Внимательно рассматриваю школьную фотографию всех отличников семилетней школы - первые два ряда наши! Виталик Михеенков, Витя Левдиков, Женя Козин, Зяма Белкин, Тоня Сиглаёва, Дина Евдокименкова, Валя Андронова, Хана Гинзбург, Броня Пронина, Фаня Колодницкая, Зина Белкина, Неся Соркина - мои подружки ещё по детсаду, весёлые, нежные, воспитанные, аккуратные девочки! Многих из них я не встретила, вернувшись из эвакуации, и уже никогда не увижу: в Монастырщине в январе 1942 года фашистские изверги зверски замучили и расстреляли 1000 человек еврейского населения... Но в моей памяти они живы и сейчас. В третьем ряду, справа третья - наша Мария Львовна.

Вот и коснулась я самого страшного слова ВОЙНА и рядом ФАШИЗМ и СМЕРТЬ!..

Всё тянула, очень трудно переступить и выйти на прямую, вспоминать горести, тяготы, утраты... Ведь все ещё живы, всё цело, есть ДОМ, тёплый, родной, хотя за 7 лет так и не завершил задуманного папа - всё дела поважнее: школа, общественная жизнь, хоровое пение и драматическая студия при Доме Культуры. Он прекрасно владел скрипкой, гитарой, мандолиной, играл на фортепьяно и в равной степени, происходя из белорусской крестьянской семьи, мог построить дом, сложить печь, сделать оконные рамы и нарезать стёкла. Я очень люблю вглядываться в старые фотографии, бытовые. Брат Виктор много снимал своей «скрытой» фотокамерой. Вижу наш двор с любимыми жильцами: коровой Тарюхой, гусем Иваном Ивановичем, собачкой Шариком, кошкой Дымкой и старой курицей Панчёхой. Они как-то особенно держались с отцом, стараясь быть к нему поближе, пообщаться. Он их о чём-то спрашивает - они «отвечают». А гусь Иван Иванович, заслышав его покашливание издалека, ещё на школьной горке, за речкой, начинал громко хлопать крыльями и требовать выпустить его встречать хозяина. Встретятся - оба довольны, идут, беседуют... С любым человеком: учеником, его родителями, учителем или простым крестьянином отец находил общий интерес, и многие оставили о том свои воспоминания, спустя десятилетия. За этот труд, добросердечность, желание помочь человеку, попавшему в беду, его уважали в районе, и казалось, нет у него врагов. Но нашлись недоброжелатели, «подыгравшие времени», и 30 августа 1938 года папу арестовали... Начальник почты задержал письмо в Польшу, а конверт техничке школы к её родственникам подписан Королём, он сам во время империалистической воевал на Польском фронте и был белым офицером - значит, Польский шпион! Так что в первый класс я пошла с мамой... Полгода шло следствие, потянулись унылые дни ожидания и тревоги. На суд защищать отца приехал московский адвокат и произнёс такую пламенную речь, что от обвинения не осталось и следа, и папу освободили прямо в зале суда. В помещении находились крестьяне из сёл, где работал отец и строил школы (Кобылкино, Гоголевка), раздавались голоса: «Кого судите? Позор!» - так победила Правда. Адвокат рассказал о том, как полк, в котором служил отец, полностью перешёл на сторону Красной Армии, как геройски воевал на фронте Король Яков Казимирович: получил звание красного командира, награждён именными часами и личным холодным оружием (шашкой) - для того времени очень почётная награда; как, вернувшись с войны, включился в строительство новой жизни в деревне, принимая её делами: строил новую школу, по решению сельского схода перестраивал под классы старое здание пустующей церкви, возводил мастерскую, квартиры для учителей, открыл третью смену в школе для обучения грамоте родителей учащихся. Материально и книгами помог открыть в селе избу-читальню, где стали ставить пьесы, отмечать Новые Праздники. В 1930 году семья первой вступила в колхоз, сдав в общее хозяйство молотилку, веялку и коня. А на земле своего хутора Король Яков Казимирович организовал труд льноводческой бригады, в которой состояли и члены семьи. С приходом осени - учительствовали.

... Отцу дали путёвку на юг, восстановили на работе в той же должности.

Всё пошло, как всегда. Хотя осталась тревога, даже подумывали уехать, но любовь к родному краю пересилила обиду, и о том больше не говорили. Ах, если бы знать!.. Вспоминая довоенную жизнь своей семьи, с удивлением отмечаю, что в ней все учились и сдавали экзамены! Мама в Соболеве при педтехникуме сдавала экстерном за училище, т. к. документы об окончании гимназии затерялись, Филипп (муж сестры) оканчивал Новозыбковский Учительский Институт, брат в Москве, в институте Связи, и папе тоже учёба необходима, хотя за плечами  Полоцкая Учительская Семинария, где учили всему и всерьёз. Для него это образ жизни.

 

МОЯ ВОЙНА

Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду на всех.

На все четыре года.

Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что через двадцать, тридцать лет

Живым не верилось,  что живы!

(К. Симонов).

22 ИЮНЯ 1941 ГОДА. ВОСКРЕСЕНЬЕ. Ничего не предвещало ужаса войны, обычные дела: папа в Смоленске в Пединституте сдаёт последний госэкзамен на литфаке (учился заочно), вот приедет - будем поздравлять! Сестра Тамара с шестилетним сыном Виталием живёт у бабушки. Она преподаёт русский язык и литературу в пятых классах, а её муж Филипп Григорьевич Захаренков призван на два года в Армию и служит в Латвии, только присоединившейся к СССР. Уже осталось меньше года разлуки. Получил звание лейтенанта (до этого был зав. РОНО в Монастырщине), а я помогаю маме: она со школьным конюхом распахивает картошку, я босиком хожу по борозде и освобождаю кустики от земли. А думаю одно: через три дня еду в АРТЕК!

…Еду в Артек! Дали две путёвки-младшего и старшего возраста.

Едет ещё одна семиклассница. Уже уложены в чемоданчик синяя сатиновая форма - блуза и юбка в складку, белая кофточка, новый пионерский галстук с зажимом, на котором алеет костёр. Красота! Ещё пачка конвертов с надписанным рукой сестры домашним адресом. До этого никуда одну не отпускали, а тут?! Общий сбор в Смоленске 25 июня. Путёвки ведь давали не за деньги, а решала комиссия: за отличную учёбу и активную работу пионеров. Я училась легко, была отличницей и «в пионерах» всюду успевала: клеили альбомы о героических советских людях - лётчиках, папанинцах, пограничнике Карацупе, рисовали на картах маршрут полёта женского экипажа самолёта «Родина», были в курсе всех событий в стране, очень любили свою газету «Пионерскую правду» и, конечно, боролись с лентяями. И дали мне путёвку... Радости - до неба!!

Очень жарко, бегу в дом пить. 12 часов дня, слышу речь Молотова по радио: «...без объявленья нам войны, нарушив договор о ненападении» - всё оборвалось, похолодело... С криком «Мама! Война началась!» убегаю к сестре, ведь Филипп на самой границе и уже воюет! «Война, война началась!» многие не верят. Радио тогда было не у всех. Сестра меня пыталась унять, хотя сама в отчаянии. Вырываюсь и бегу к центру, где люди, магазины, базар... Всё меняется на глазах. Очереди за солью, спичками, хлебом...

Страшный шум, народ в отчаянии. Папа прервал сдачу экзамена и вернулся. Привёз мне коричневые ботинки, последний подарок в жизни... Я их носила полвойны. Купил в сельском магазине, где чинили наш старенький автобус: он всегда ломался по пути к нам или к Смоленску. Взрослые хоть за меня спокойны, что не успели отправить «в белый свет». А я реву и прощаюсь со своей мечтой.

Оказалось, что мы живём не так уж далеко от границы... или граница приближалась. Небо горит, вспыхивает от залпов... До поздней ночи стоим с соседями на улице и слушаем канонаду. Днём появляется несколько машин с беженцами. Их размещают в здании начальной школы, ходим к ним слушать об ужасах войны.

Взрослые понимают, что беда идёт к нам! Местечко наполовину еврейское, им особенно жутко. Начинают уезжать, уходить мои подруги. Много людей не могло ни ехать, ни идти... обречённость какая! Не на чем эвакуироваться! Было много смешанных браков: люди жили десятилетиями рядом, никакой вражды, а тут?! У мамы двоюродная сестра Шура была замужем за Наумом Белицким. Любящий Нотик не расставался с нею даже на войне, воевали рядом, остались живы, вырастили красивых сына и дочь, жили в Смоленске. Её брат Владимир был женат на Лизе Ланиной, тоже хорошая семья, двое сыновей родились перед войной. Когда его призвали на фронт, отправил жену с детьми в Монастырщину к своей матери, думая, что туда немцы не придут... Но уже осенью фашисты создали гетто на базарной площади посёлка и в несколько домов согнали всё еврейское население. Горькая доля выпала и на Лизу с детьми... Бабушка вымаливала и выкупала внуков у полицаев, их отпускали, но по чьей-то злой воле дети вновь оказывались в гетто. Наконец, один из охранников (сосед) помог выкрасть мальчиков, а Лизу расстреляли, как и ещё 1000 ни в чём не повинных людей... Это мои троюродные братья, Эдик и Гена Тарасовы. Геннадий сейчас живёт в Вязьме. А ещё в одной полурусской семье произошла трагедия: жена Наташа прятала своего мужа Исаака Розенберга в доме под печкой в течение всей оккупации, более двух лет! Всем говорила, что он уехал, а двоих детей чаще всего отправляла к матери в деревню. Исаак был известный в местечке музыкант, он замечательно играл на скрипке и часто по вечерам мы с подружками бегали под окна ресторана слушать эти волнующие звуки, от которых хотелось плакать, непонятно почему... На ночь Наташа помогала ему выбираться оттуда, у него с рождения болели ноги. И вот уже всё вокруг загрохотало, освобождение близко, и она вместе с соседями повела детей в Дубраву, за реку, как наиболее безопасное место. Там было пол посёлка в беженцах. Оставив детей на знакомых, пустилась бежать, что есть мочи, назад, сказав, что забыла детские тёплые вещи... Прибежала, а от дома груда углей и дым... каратели прошли раньше, наверно, им кто-то указал на этот дом... Но всё это было потом, а пока...

3 июля с замиранием сердца прослушали речь И. В. Сталина. Он вселял уверенность, что враг будет разбит, Победа будет за нами. Сталин призывал людей сплотиться, помогать фронту, верить в победу и ничего не оставлять врагу, чтобы русская земля горела у него под ногами, и быть бдительными! Взрослые копали противотанковые рвы, возводили надолбы на шоссе. Уже начались бомбёжки, погибла женщина, немцы с воздуха обстреливали стада... По дорогам шли беженцы из Белоруссии, гнали скот в тыл... Мы, дети, всюду видели «шпионов», пытались их задерживать. Однажды мы заметили, как незнакомец вошёл, нам показалось «прокрался!» в соседний сарай и стали его стеречь. Нас было человек пять. Сердца стучали от волнения, это уже была не игра. Едва он вышел, мы окружили его: «Стой! Ваши документы!» Незнакомец улыбнулся, но вполне серьёзно протянул удостоверение работника военкомата и похвалил нас за бдительность, а папа сказал, что это не детское занятие, но наблюдать мы можем. Такая была неразбериха: сдавали радиоприёмники, ружья охотничьи... Зачем? Мы с Витаськой, моим племянником, решили тоже «ничего врагу не оставлять» и уничтожить свои велосипеды. Он принёс колун и обухом отделил переднее колесо и руль в своём трёхколёсном велосипедике. «Теперь твоя очередь!» Но мне стало жалко, двухколёсный велосипед мне подарил брат в 1939 году. «Я не могу, ведь он стальной!» - «Значит, оставишь врагу?!» - гневно спросил мой шестилетний племянник и порубил на нём шины... И смешно, и не очень.

Первая бомбёжка была 7 июля, потом ещё и ещё. Решено уезжать. В школе было два коня, одного директор отдал папе, и он тут же сообщил директору Национальной школы Хиничу, чтобы брал жену и сына и ехал с нами. Было ещё две семьи, всего десять человек. Вещей почти не брали, тем более зимних - зачем? Ведь скоро вернёмся! Наши прогонят немцев! Выехали 10 июля, а 19 июля в Монастырщину после недолгого боя вошли фашисты, и чёрная тень покрыла родные места почти на два с половиной года... Вначале решили доехать до леса и «переждать»... что? сколько? Ехали маленькие дети, я тоже иногда, в основном шли и шли... Папа не давал мне никаких послаблений: «Не ной, едут младшие. Если трудно идти, можешь петь». Нас обгоняли пешие и конные, и мы поняли, что не скоро увидим Дом... Вокруг одни и те же мытарства, возле Починка (там был военный аэродром) попали под бомбёжку, едва удержали коня и повозку! Наблюдали воздушные бои и начинали болеть за своего «ястребка», а он часто свечой вниз... Плакали от бессилия, но как ликовали, когда падал и выл немецкий «Мессер»! По Рославльскому шоссе сплошным потоком в сторону Смоленска шли машины и подводы с ранеными, у многих без бинтов текла кровь, они держали раненую руку кверху. Разводить костры в поле, чтобы что-то сготовить, было запрещено, спасало молоко: гнали и гнали колхозные стада. Доярки просили подоить коров для себя и для военных, иногда подоить просто на землю: молоко распирало коров до боли. Многие бойцы сами доили их в котелки. Позднее в пути мы встречали эвакопункты, где выдавали хлеб: на каждого едока по буханке! Добрая родина и тут не лишала людей заботы и надежды. В пути военные, сочувствуя нашему «перегрузу», дали нам ещё одну лошадку. Она хромала, но по дороге попалась кузня, Машку перековали. Она такими благодарными глазами на папу смотрела! Наш Лыска был с нею неразлучен и в упряжке шагали дружно.

Бои шли за Ельню, за город. Наш путь лежал рядом, по тому же району. Остановились в глухой лесной деревушке Зубово, дворов 15, наверно. Нашлась для нас пустующая хатка. Спали на полу, настелив сена. Наши взрослые включились в колхозную страду, а мы, дети, днями собирали в лесу грибы и ягоды - основная пища. Всем работавшим выписали аванс в счёт трудодней натурой: картошкой, мукой, стали на ферме выдавать молоко. К нам хорошо относились, да и рабочие руки были нужны. По соседству находилось село Оселье, в котором прежде учился поэт Михаил Исаковский. Познакомились с его учительницей, папа был доволен: ведь он учился с ним заочно в пединституте. С той поры люблю его стихи и песни. Наши женщины подружились с местными девушками и по вечерам обучали их пению. Над лесом звучали «И кто его знает»... «Катюша», «Шёл со службы пограничник», «Провожанье»... Это было так красиво и грустно до слёз, но песня облегчала душу, а девчата с удивлением узнали, что эти песни сочинил их сосед! Но тихая жизнь тревожила моего отца, и он вдруг решил, что нам надо учиться и нельзя терять год. Поэтому путь наш лежит дальше в Медынский район, в село Передел, к дяде Петрусю, папиному брату... Уже конец августа, скоро в школу. Приехали впятером. Хиничи по дороге пересели на поезд, другие семьи тоже уехали дальше. Село большое, в прошлом фабричное, это бывшая усадьба фабриканта Баташова. Река разделяет его на две части: огромное поселение за рекой и там органы власти, магазины, пекарня, мельница и др. А здесь находится прекрасная средняя школа: тоже белоснежная, два двухэтажных учебных здания со светлыми просторными классами, кабинетами и большое каменное здание начальных классов. Здесь также почта, трёхкорпусная больница и красивейшая церковь с часовней (не работающая). У въезда в усадьбу две круглые башни: здесь прежде находилась спичечная фабрика. Всё в идеальном порядке на школьной территории, словно готово к смотру! Несмотря на то, что ещё летние каникулы, многие старшеклассники охотно трудятся в столярной мастерской под руководством Петра Казимировича Короля. Он и директор школы, и столяр, и пасечник, а главное, человек, влюблённый в труд, как и в труд учителя. В 1940 году его приняли в Коммунистическую партию и теперь постоянно вызывали в райком, в Медынь...

У дяди Петруся и тёти Кати было четыре дочери: Дина, Ася, Аля и Галя, от 13 до 2 лет, семья трудолюбивая, и нас сразу приобщили к сбору грибов впрок. Ранним утром вручались кор­зинки, и, пройдя по тропинке метров 200, мы попадали в лес, так близко! Он был хвойный, в нём стоял вкусный, настоянный воздух, и бегали мы туда охотно по 2-3 раза в день: для засолки надо было заполнить огромную двадцативедерную бочку, семья-то большая... А грибов в то военное лето была тьма, целая россыпь белых грибов... и росли они не только в лесу, но и в канавах вдоль дорог. Возвратившись из леса, мы завтракали. Это был молочный суп с картофелем и лисичками... то же и на обед, а «ужин не нужен». Как это было вкусно! Всем нашим учителям нашлись учебные часы в школе, и 1 сентября было, как всегда, очень торжественным!

К тому же под Ельней в кровопролитном сражении враг понёс огромные потери, город был освобождён, взрослые обсуждали военное положение, с уважением произносили фамилию командующего ЖУКОВ, а мы прыгали и верили, что скоро война закончится! Но проучились всего один месяц, фашисты удесятерёнными силами рвались к Москве, а Медынь рядом с Минским шоссе стоит, и вновь всё вокруг закипело... Надо всё бросать и ехать дальше. С нами на второй телеге Тётя Катя и четыре дочери. У них больше вещей, и папа отдал им сильного коня. Пётр Казимирович остаётся: ему райком поручил организовать подпольную связь с партизанами, выбрать для этого лучших комсомольцев-старшеклассников, заложить в секретные места продовольствие для отряда... Он остаётся здесь, но я не знаю, насовсем ли, или потом будет догонять семью в пути. Екатерина Демьяновна всю дорогу плачет и не может управлять конём. Дорога трудная, грязная, перегруз телеги... Проехали вёрст сорок и обнаружили, что у Лыски до кости стёрта под хомутом холка, от боли он неуправляем. Решено вернуться и подлечить коня дня три. Кое-как добрались обратно. Папа всю ночь уговаривал брата лично вывозить семью, а потом вернуться сюда, когда мы нагоним их, а если... то он выполнит задание брата, его «не тронут», он беспартийный. Наметили маршрут, и утром они уехали. А мы остались... Сразу стало тихо-тихо и страшно, словно мы отстали в пути и не знаем дороги. «Трёх дней» нам немцы не дали: они начали применять новую тактику по захвату территории - десантирование, сразу перекрывая большие территории с мостами, дорогами и даже лесными тропами. У них были подробные карты местности.

Вот такой огромный десант немцы сбросили в Юхнове, недалеко от Медыни, и на второй день в Передел въехала открытая машина и несколько мотоциклистов устанавливать свой «орднунг». Собрали народ возле школы. Запретили всякое передвижение без их разрешения, что-то орали о наказаниях за неповиновение, даже в лес ходить запретили. Взломали замок и начали хозяйничать в школе, отыскали патефон и пластинки, стали их заводить и кривляться, плясать, приглашая народ, но люди стояли молча. Немцам угодливо прислуживал завхоз больницы: крутил ручку патефона, выбирал пластинки. Ставил плясовую - переваливался, как медведь, задирая руки кверху, охал, а если попадалась пластинка о Родине, о Ленине или Сталине - разбивал о колесо. Было гадко смотреть. Немцы отыскали пасеку и ринулись ломать ульи, но пчёлы им дали достойный отпор, многие из них окривели! Фашисты были пьяные, а пчёлы этот запах не переносят! Назначили старосту, им стал этот продажный нелюдь, и уехали. Ещё не раз я помяну его недобрым словом! Ещё до появления немцев папа и несколько других мужчин предотвратили мародёрство и панику во время безвластия, не дали разграбить магазины, пекарню и сырзавод. Они выстраивали людей в очередь и каждому в руки выдавали по две головки сыра, буханку хлеба, платок головной или кусок ткани вместо него, обувь, если у кого на ногах не было. Я, помню, удивлялась, что народ не дрался, ничего не ломал, а все слушались спокойных мужчин, и уже сами следили за порядком.

Потом немцы долго не появлялись, а через наше село пробирались целые отряды окруженцев из-под Ельни. Уже в третьей битве за город верх одержали фашисты. Красноармейцам указывали более безопасную дорогу в лес на поиски партизан, варили картошку в мундире и оставляли большой чугун в тёплой бане. Баня была в стороне от дороги, на берегу небольшой речушки, впадавшей в р. Лужа. Было много раненых, тяжёлых разместили в одном из корпусов больницы, написав на нём «Тиф». Самоотверженно выхаживала их фельдшер и медсестра. Однажды под вечер к нам пришёл генерал с небольшим отрядом бойцов. Он был простужен, болели стёртые ноги. Адъютантом у него оказался наш монастырщинский папин ученик. Генерал сходил в баню, мама лечила ему ноги какой-то народной ею приготовленной мазью, рвала полотно на портянки впрок. Папа сходил и нашел проводника, знакомого мельника, так как им предстояло идти через гать возле мельницы, километрах в 12 от нас. Говорили, что там шёл бой, и что с генералом стало, я не знаю... Он шёл открыто, своих звёзд не прятал, одежду не заменял!

Когда мы покидали Монастырщину, нигде не нашли свою бабушку. Она ушла куда-то, и это было мучительно, ведь ей 90 лет. Кто о ней позаботится? На западе грохот орудий смолк, мы оказались в немецком плену... Сестра Тамара решает идти в местечко проведать бабушку, найти женщину, чтобы ей помогала, обернуться за три недели. Папа отговаривал её - бесполезно! Оставила на нас своего единственного сыночка и ушла в утренний туман, словно растворилась в нём. Мы остались на дороге, стало страшно и одиноко. Была у неё попутчица, медсестра шла в соседний, Хиславичский район, решила вернуться домой. Шли по старому пути: у Тамары были записаны деревни, которые мы проезжали. Их уже почти не осталось - головешки, трубы, землянки... Сестра с ужасом вспоминала эти картины: в лесах полно оружия, пушек, тяжёлый воздух и мёртвая тишина, даже птица не пролетит. Почти без еды и без сна брели они целую неделю, около 200 километров... на ночь добрые люди впускали в землянку посидеть на пороге несколько часов. Пришла к бабушке совсем ослабленная и свалилась в тифу. Явилась жандармерия, потянули на допрос: зачем пришла? Откуда? С каким заданием? В гестапо поставили на учёт без права передвижения, каждую неделю приходить отмечаться - всё, обратной дороги нет! Как нет и работы.

За литр молока доила коров, копала огороды, стирала за еду для двоих. Долгих два года мы жили в страшной неизвестности о её судьбе, а она о нашей...

Освободили Монастырщину 25 сентября 1943 года.

А в Переделе учителя просили папу открыть школу, но он сказал: «Нет, по немецкой программе детей учить не буду и вам не советую: придут НАШИ - как будете объясняться? Могут вообще всех лишить права Преподавания». Как мог, он охранял школьное имущество: с помощью старшеклассников заколотил окна первого этажа крест накрест, перенёс в дом пианино, коробку с ёлочными игрушками и пионерские галстуки, но сам ни разу не взял ни одной ноты и мне не разрешил даже крышку открывать. А вот ещё один случай: накануне Нового Года сосед принёс для нас пушистую ёлочку, мама поставила её в большой комнате, и мы с Витаськой стали её наряжать украшениями, оставшимися от семейства дяди Петруся, а папа в это время отбывал повинность по расчистке дороги от снежных заносов. Едва он переступил порог, мы с радостью позвали его посмотреть наше красивое дерево, но он так прикрикнул на нас и маму, что ёлка вмиг оказалась в сугробе за домом. «Какие могут быть здесь сейчас праздники?», - только и сказал... Но мы дети, нам хочется радости, и раз нельзя в доме, то можно на улице?! Вдвоём соорудили снежную крепость, на полосе цветной бумаги, сохранившейся от этикеток спичечной фабрики, написали «С Новым 1942 Годом!» перетащили в свой снежный дом всё ту же ёлочку, уселись на санки - довольны! Идут прохожие - нас хвалят, говорят спасибо. Но вдруг раздаётся грозный окрик отца: «Кого это вы здесь принялись поздравлять? Фашистов? Марш в дом и ёлку с собой унесите!» Чтобы чем-то занять нас и себя отвлечь от тяжёлых дум, организовал в доме обучение для меня и моих сверстниц, всего трёх девочек. Мы с ним недели три изучали естествознание, географию, историю, а с мамой арифметику и русский язык. Даже гулять не выходили. А ещё мне мама дала общую тетрадь и велела всё-всё писать с самого начала войны. Я старательно всё вспомнила, но тетрадь, конечно, сгорела, только в памяти это всё навечно словно гвоздями приколочено.

Папа взял на себя обязательство брата помогать партизанам, связь была односторонней, только с их стороны кто-то появлялся. В отряд было передано 20 пар школьных лыж, партизаны получали сводки совинформбюро, которые в соседнем селе записывали на чердаке со старенького приёмника Фёдор и Борис, два старшеклассника, их ещё Пётр Казимирович выбрал как самых серьёзных и ответственных. Они хорошо замаскировали антенну под стрехой, и фашисты о том так и не узнали! Оба юноши уцелели в оккупации, но вскоре Федя подорвался на мине и умер от потери крови: на дороге увидел красивую металлическую коробочку и решил поднять, подарить сестрёнке. А это была мина... Случилось ещё и такое: в третьей квартире нашего дома жила Татьяна Ивановна Валуева, муж погиб на войне с белофиннами. Она преподавала русский язык и литературу в старших классах, и папа называл её коллегой. Я часто посещала её комнату, и мы вместе рассматривали репродукции картин известных художников, которые она собирала и много знала о них. Очевидно, дядя Петрусь доверил ей связь с ребятами-радистами, и это было правильно: их появления в квартире не вызывали подозрений, просто дружба и общие интересы. А именно она относила сводки военных действий для партизан, передавая ещё одному связному в другой деревне, где жили её дальние родственники. Об этом папа догадывался. Всё это раскрылось потом... Но вот в село прибыла на отдых немецкая часть.

Назад

Праздники России

Задать вопрос

Продление книги

Культурное наследие земли Смоленской

 

 

Библиотека рекомендует

Литвинов, Л.В. Фёдор Русаков. Судьба защитника Отечества.

Осипов, А.И. Любовь, брак, семья.

© Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Монастырщинское межпоселенческое централизованное библиотечное объединение», 2024

Web-canape — создание сайтов и продвижение

Яндекс.Метрика

Главная | RSS лента

216130, Смоленская обл., п.Монастырщина, ул.Советская д.16
8 (48148) 4-20-20
mcbo60@yandex.ru